Победа достается нелегко
Шрифт:
— Дневальный! Что случилось? Почему нет света? Спишь, что ли?
Из дальнего конца раздается спокойный голос старшины Тануковича:
— А ты одевайся на ощупь! Привыкай к боевой обстановке!
За окном горит электрический фонарь. Значит, свет есть. Значит, его выключили в казарме специально, чтобы мы учились действовать в любой обстановке.
Зарыка и Мощенко уцепились за один сапог.
— Отдай, Женька, это мой!
— Нет, мой!
В казарме шумно. Покрывая шум, звучит бас старшины:
— Торопись, ребята!
Застегивая на ходу ремень, выбегаю в коридор. Хватаю свой автомат,
Ночь обдает свежестью и прохладой. Темное небо кажется огромной мишенью, изрешеченной пулями. Капитан Юферов стоит под фонарем и держит в руках секундомер. Солдаты поспешно выстраиваются у крыльца.
— Смирно! — командует Мощенко и спешит первым доложить капитану о том, что его расчет, поднятый по тревоге, готов к выполнению любого задания.
— По машинам!
Через несколько минут мы уже находимся далеко от военного городка. Бронированные вездеходы идут с большой скоростью. Поеживаясь от встречного ветра, мы теснее прижимаемся плечами друг к другу. Однообразный ровный гул мотора клонит ко сну. Машины идут с погашенными фарами.
Покачиваясь в ритм движению, солдаты на задних сиденьях спят. Я не могу спать в машине. А жаль. Надо уметь использовать для отдыха каждую спокойную минуту. Впереди — тяжелый день.
— Корж, подвинься! — просит Зарыка.
Отодвигаюсь. Он согнулся и начал стаскивать сапог с правой ноги.
— Ты что, плохо намотал портянку?
— Тише! — шепчет Зарыка. — Лучше помоги. Жмет, проклятый!
Опускаюсь на корточки, чтобы помочь ему стащить сапог, и чуть не вскрикиваю от удивления: на его правой ноге надет левый сапог!
— Ты что, перепутал?
— Да нет, — шепчет Евгений. — У меня оба — левые.
— Оба левые?
— Тише ты! Конечно оба. Не десять же!
Мне совсем не смешно. Я ищу глазами второго мученика. У кого же два правых?
Впереди, на первой скамье, согнувшись, кряхтит Мощенко. Стянув сапог, сержант сует его под скамейкой Зарыке.
— Возьми, зануда, свое табельное имущество.
Они торопливо обмениваются сапогами.
— Менка без переменки, — ехидничает Чашечкин.
В районе полевых занятий нас встретила кухня. Один вид походного котла сразу придал нам бодрости и подвысил настроение. Команду «На завтрак становись» выполняем моментально.
У кухни выстраивается очередь. Повар, в лихо сдвинутом набекрень белом колпаке, накладывает в солдатские котелки гречневую кашу и поливает мясной поджаркой.
Располагаемся прямо на земле, попарно. У нас с Зарыкой котелок на двоих.
— Корж, держи ложкой свою часть каши, — предлагает Евгений. — Сначала я свою съем, а потом ты будешь.
— Женька, это не суп, на каше не выгадаешь.
— Жалко, — притворно хмыкает Евгений.
Мы быстро работаем ложками. Потом, обжигаясь, пьем сладкий чай вприкуску с хлебом.
Покончив с завтраком, солдаты растянулись на земле. Зарыка вытащил из кармана небольшую книжицу. Он всегда носит книги с собой. Я прочел название: «Ракеты».
— Интересная?
— Нужная. Технику надо знать, мой мальчик. Вот скажи, когда в прошлой войне была запущена первая боевая ракета?
Я знаю, что спорить с Зарыкой по вопросам истории и тем более по техническим
— А ты повтори. Повторение — мать учения.
— Отстань!
— Ты просто не знаешь.
— Не мешай моему желудку заниматься осмыслением пищи. От твоих бородатых вопросов у него может испортиться настроение.
— Вполне сочувствую. Только ты, Корж, разъясни, пожалуйста. Это только у тебя или у всех боксеров?
За спокойным и вежливым тоном скрывается какая- то ловушка. Я ее предчувствую, но разгадать не могу. И отвечаю неопределенно, пожав плечами:
— А ты, Евгений, собственно, о чем?
— Ну, о том самом, что в твоей голове. О сером веществе.
— Ах вот ты о чем! О сером веществе, значит.
— Ну да. О сером веществе, о мозге. Они что, Корж, только у тебя в желудок перебазировались или у всех боксеров?
— При чем тут бокс?
— Ты же сам сказал, что твой желудок занимается осмыслением пищи. А, как установлено наукой, думать можно только мозгом. Вот я и делаю элементарный вывод: боксеров слишком часто бьют по голове, и они, чтобы уберечь свои мозги, прячут их в животе. Верно?
На лице Зарыки наивность. Но я вижу, как радость клокочет в его сердце и он еле сдерживает довольную ухмылку. В нашу сторону поворачиваются солдаты, прислушиваются.
— Замолчи, — прошу я.
— Мальчик мой, не повышай голоса. Это принесет тебе двойной вред: ты надрываешь голосовые связки и подрываешь свой авторитет.
Зарыку теперь не остановить, Нужно срочно менять тему. И я спешно отвечаю на его первоначальный вопрос:
— Первая боевая ракета была запущена немцами. Тринадцатого июня тысяча девятьсот сорок четвертого года фашисты запустили реактивный беспилотный самолет-снаряд Фау-1. Эти ракеты относятся к классу «земля — земля». Гитлеровцы их использовали для бомбардировки южных районов Англии и Лондона. Вам понятно, товарищ Зарыка?
— И это все, товарищ Коржавин?
— Нет, не все. Первую баллистическую ракету Фау-2 класса «земля — земля» также запустили гитлеровцы. Это произошло утром восьмого сентября тысяча девятьсот сорок четвертого года. В местечке Вассенар, что неподалеку от голландской столицы Гаага. Ракеты произвели огромные разрушения и ударили по нервам флегматичных англичан. Моральное воздействие ракет было потрясающим. И не только в Англии. Во многих странах военные специалисты начали шевелить мозгами в области ракетостроения. За последние годы ракетная техника шагнула далеко вперед. В заключение краткого исторического обзора могу сообщить, что один из изобретателей ракеты Фау-2 профессор Вернер фон Браун сейчас жив. Этого убийцу тысяч мирных жителей, этого фанатичного приверженца гитлеровской фашистской партии с радостью приняли американцы. В тысяча девятьсот пятьдесят пятом году эсэсовец Вернер фон Браун принял гражданство США и, как известно из газет, трудится для своих новых хозяев с таким же рвением, как и для Гитлера. Его адрес: штат Алабама, испытательный полигон управляемых снарядов. Там, в бетонированном каземате, фашист Вернер фон Браун потеет над созданием новых мощных ракет, из кожи лезет, чтобы догнать советских ракетостроителей. Вот так, товарищ Зарыка. Книжки читать надо.