Победа достается нелегко
Шрифт:
— Двигайся.
— Имей совесть! Я о тебе беспокоюсь, как положено командиру заботиться о своих солдатах. А ты, Корж, готов и на голову сесть.
— Не шипи.
Петро толкает меня под бок:
— Разговорчики!
Мощенко — средневик. Бегун на средние дистанции. Он обладатель всех дипломов, призов и наград по кроссу, бегу не только в нашем гарнизоне, но и в области. Его объемистый чемодан полон трофеев. Когда Петро открывает чемодан, то кажется, попадаешь на выставку художественных изделий из фарфора, хрусталя, серебра
— На рекорд дали вот столько, — и называет сумму. — Что купить? Кубок или вазу?
Это явное нарушение правил. Но все мы знаем, что победителем станет Мощенко. Его результаты выше первого разряда, и он вот-вот станет мастером спорта. Никифоров опасается, как бы Мощенко не согласился служить при окружном Доме офицеров. Туда всех лучших спортсменов забирают. Им создают благоприятные условия, и они защищают честь округа на различных состязаниях. Сержанта Мощенко уже переводили туда. Но он обратился с рапортом к самому командующему округом, и его вернули в нашу часть. Старший тренер по легкой атлетике засыпал Петра письмами, обещает золотые горы. Некоторые воины, завидуя спортивным успехам Мощенко, за глаза называют сержанта «дубом», который не видит своего «счастья».
Однако Мощенко хорошо знает, в чем его счастье. Он хочет посвятить себя воинской службе, службе в ракетных частях. В его чемодане рядом со спортивными наградами лежат книги по электронике, физике, ракетостроению, радиотехнике. А спортом он занимается для здоровья. «Ракетчик, — говорит сержант, — человек коммунистической эпохи. Он должен обладать обширными знаниями и быть отлично физически тренирован».
Мощенко и Зарыка всегда что-нибудь выдумывают, конструируют, изобретают. Даже здесь, на городском стадионе, они приложили руки. Например, выкрасили в черный цвет баки для душа. Черный цвет больше поглощает солнечных лучей и тем способствует нагреванию воды.
Я с удовольствием лезу под струю воды. Она даже горяча. Вода щекочет, вместе с пылью и потом смывает усталость, наполняет тело бодростью и радостью.
Мощенко трет мне спину и спрашивает:
— Корж, ребята треплются, что ты каракурта ухлопал.
— Врут. Это Гульнара, — отвечаю.
— Иди ты!
— Слово!
— А ты был рядом? — допытывается Петро.
— Ага, рядом… Не три на одном месте!
— Я тру везде. Спина уже красная. Так ты, значит, был свидетелем, вроде американского наблюдателя?
— Даже хуже. Ощущал животом.
— При чем тут живот?
— При том! Спасибо, Петро. Теперь давай я тебя.
Мы меняемся местами. Я становлюсь под упругие струйки воды, а Мощенко нагибается и держится руками за неструганые доски загородки.
— Осторожнее, я не боксерский мешок, — бормочет Мощенко и поворачивает голову: — Так ты ей помогал своим животом?
Видимо, от его любопытства не отвяжешься.
— Так точно, животом. Каракурт сидел у меня возле пупка.
— Так я тебе и поверил! Ври больше!
— Слово короля.
— Они все подонки и вруны.
Я опешил. Размахнувшись, хлопаю ладонью по его бедрам:
— Вот тебе, Фома неверный!
— Грубиян! — ворчит Петро. — Разве так обращаются с дамами?
— Молчи, осел!
Когда мы направились к воротам, сумерки уже завладели стадионом и голубой вечерний туман стелился над футбольным полем, по которому все еще сновали футболисты. Пахло пылью и жареным мясом. Петро потянул носом.
— Где-то рядом готовят плов.
— Может быть, шашлык, — предположил я.
Мы остановились в раздумье. Идти в часть ужинать — значит терять целый час. Да и нет гарантии в том, что кому-либо из начальства не взбредет идея нас задержать, оставить в казарме. Ведь согласно уставу исполняется последний приказ.
Петро порылся в карманах и вытащил аккуратно сложенный рубль. У меня имелось всего копеек тридцать. На двоих это мало. Даже очень мало. Но Петро бодрится:
— С таким состоянием стыдно зариться на казенный паек, — и командует — Левое плечо вперед! Выше голову! В парке нас ожидает запах шашлыка и танцы до упаду!
Едва мы свернули за угол, как были ошеломлены: у водопроводной колонки стояла Раиса и рядом с ней Зарыка. Евгений с достоинством пил из ведра, не обращая никакого внимания на капли, которые падали на его выдраенные до зеркального блеска кирзовые сапоги. Раиса не сводила с него глаз. На ней было длинное ситцевое платье и домашние шлепанцы, но и в этом наряде она казалась довольно-таки милой.
Петро толкнул меня. Я понял его. Зарыка нас опередил! Уже познакомился!
Мощенко ринулся в атаку:
— Девушка, не откажите в любезности выпить из вашего стаканчика, чем поят лошадей!
У Петра шутки немного плоские и затасканные. Но Раиса приняла их за чистейший юмор и мило улыбнулась:
— Мне совсем не жалко.
Она говорила чисто, без акцента. Для меня это была приятная новость. Думаю, что и для Мощенко тоже.
Зарыка взглянул на нас далеко не дружелюбным взглядом и нежно проговорил Раисе:
— Нет, нет, не давайте!
— Почему? — удивилась Раиса. — Воды не жалко.
— Пожалейте их! Они со стадиона. А после тренировки пить воду нельзя. Ни в коем случае! Неужели вы хотите, чтобы у них испортилось сердце?
— Ой! Я не знала…
Петро не ожидал такой контратаки. Он был сражен и не находил слов для ответа.
— Топайте, мальчики, в парк. — Зарыка полностью овладел инициативой. — Пока доберетесь, ваши сердца поостынут, организм успокоится. И тогда выпейте на здоровье газированной воды. Вот вам гривенник.
Посрамленные, мы ретировались.
Гривенника, конечно, не взяли. У Мощенко пропала охота идти на танцы.