Победа достается нелегко
Шрифт:
Я уже заметил, что сумерки — самая оживленная часть суток. Город стряхивает дремоту дневного зноя, сонливость духоты. Люди расправляют плечи, дышат полной грудью, как утром после сна. Улицы наполняются щебетанием детворы, смехом молодежи, говором пожилых и степенных узбеков. Людской поток течет в одном направлении, к парку. Там, под сенью тополей и чинар, каждый найдет себе уютный уголок. В просторных чайханах, на дощатых помостах, устланных толстыми кошмами и коврами, в субботний вечер трудно отыскать свободное место. Тут же, рядом с чайханой, на железных жаровнях дымятся
Мы движемся к сердцу парка по боковым аллеям. Тут меньше света и реже старшие по чину. А старшими для нас являются все, у кого имеется хоть маленький просвет на погоне. Мы обязаны первыми отдавать им честь. Любой из них может нас остановить и на виду у публики сделать внушение. Не знаю, как кому, нам это не особенно нравится. И мы предпочитаем боковые аллеи.
— Надо подзаправиться, — предлагает Мощенко и с важностью министра финансов распределяет наш бюджет.
Я отправляюсь заказывать три палочки шашлыка, а Петро пристраивается в хвост очереди за пивом.
На груди шашлычника из-под фартука поблескивает значок ГТО первой ступени. Левой рукой он беспрерывно помахивает куском фанеры, раздувая угли, а правой проворно переворачивает длинные алюминиевые шампуры с подрумяненной бараниной. Взглянув на меня, шашлычник широко улыбнулся, словно мы с ним старые знакомые.
— Подходи, народ, свой огород! Жареный барашка много сил дает! — выкрикивает он и, взглянув на мой чек, кладет шесть палочек.
Я смотрю на шашлык, с которого на тарелку капают янтарные капли жира, и показываю три пальца. Жестом прошу убрать лишнее, ибо, мол, бюджет не позволяет. Шашлычник подмигивает и улыбается:
— Это тебе моя подарка! Все бери! — Он кладет рядом с шашлыком ворох тонко нашинкованного лука, посыпает красным перцем, поливает виноградным уксусом. — Все бери! Тебе моя подарка! Ты крепко давал Колька Мурков! Очень молодец!
Я дружески улыбнулся шашлычнику. Победа над Николаем Мурко досталась мне трудно. Естественно, мне приятно встретить искреннего болельщика.
Я взял шашлык. Отказ от хлеба и пищи, по местным обычаям, считается оскорблением. Мне рассказывали, что, когда в дом узбека входит человек, которого не уважают, перед ним ставят пустой поднос.
— Тебе везет! — сказал Мощенко и, взяв кружку, лихо сдул пену. — Жаль, что пивной туз не болельщик. А то бы мы устроили пир на весь мир.
Он протянул мне половину кружки. Я отказался.
— Пить не буду.
— Чудишь?
— Нет. Ты же знаешь, пиво держится в организме сорок восемь часов. А мне завтра тренироваться.
— До соревнований еще далеко. Целых десять дней!
— Я хочу прилично выступить.
— Ладно, пусть мне будет хуже. — Мощенко допил пиво и взял палочку шашлыка. — Еда богов!
— Они, если верить старухам, питаются нектаром.
— Ты библию почитай. Жрут мясо, за обе щеки заталкивают.
— А ты читал?
— Читал.
— Библию?
— Библию. Ну, что ты так уставился?
— Не верю.
— Ну и не верь.
— Замечательная? Ты, случайно, не из верующих?
— Тебе тоже советую прочесть.
— Спасибо.
— А ты не ершись. Книга дельная. Написал ее один француз, по фамилии Таксиль.
Я усмехнулся:
— Сказал! Библия — основная священная книга христиан и евреев. Автор ее неизвестен.
— А эту написал Таксиль.
— Выходит, есть две библии?
— Не знаю, сколько их есть, только ту, что я читал, написал Таксиль. Он написал библию о библии. И назвал свою книгу «Забавная библия».
— Мне все равно, забавная она или не забавная. Я не верю ни в какую.
— Я тоже не верю. А «Забавную библию» прочел с удовольствием. Этот француз почти сто лет назад, выходит, до Октябрьской революции, положил на лопатки папу римского.
Я посмотрел на Мощенко. Что-то не все было ладно в его рассказе: библия о библии и разложил папу римского.
— Валяй, рассказывай.
Мощенко не обиделся. Он даже не заметил моего тона.
— Отчаянная голова был этот Таксиль! Представь себе, он с детства воспитывался у иезуитов. А ты знаешь, что такое иезуиты?
— Знаю, главный орден мракобесов.
— Верно. Таксиль раскусил иезуитов и, когда ему было двадцать пять лет, написал свою первую антирелигиозную книгу «Долой скуфью». Потом стал писать одну за другой. Каждая новая книга приводила в ярость святых отцов, даже папу римского. Ведь Таксиль изучил религиозное учение от корки до корки и разоблачал церковников со знанием дела. Шум был большой.
— Молодчина! — не удержался я.
— А ты послушай, что дальше было. Этот француз- богоотступник, проклятый католиками, преданный анафеме, в один прекрасный день пришел в церковь и упал на колени перед попом. «Простите меня, грешного, черт попутал, — говорит, — примите опять в лоно христианской религии!» Священник оторопел. А Таксиль слезно молил простить его грехи и публично каялся, что по наущению дьявола он выступил против бога. Представляешь, как обрадовались церковники. Они предложили ему, дабы очиститься от грехов, писать в защиту религии, разоблачать всех вольнодумцев.
— И он это сделал?
— Сделал. Он стал ревностно пропагандировать религию, писать о том, что ему удалось вырваться из когтей дьявола, который подбивает людей восставать против бога. Таксиль так душевно описывал козни дьявола, так яростно бичевал атеистов, что ему поверили. Его стали возносить. Сам папа римский пригласил его в свой ватиканский дворец. Он допустил Таксиля поцеловать святую туфлю и благословил его на борьбу с еретиками.
— А дальше?
— А дальше начинается самое интересное. Девятнадцатого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года Таксиль выступил в Париже на большом собрании и подробно рассказал, как он в течение двенадцати лет морочил голову служителям церкви, как те верили его выдумкам про дьявола. Это был мировой скандал! Папа римский пришел в бешенство. Он был опозорен перед всем христианским миром. Таксиль своим поступком доказал, что папа римский не является представителем всемогущего бога, потому что никакого бога нет, доказал, что папа не святой, ибо его провел обыкновенный человек и он поверил сказкам, ему не помогло божественное наитие.