Победа по очкам

Пронин Виктор Алексеевич

– Понятия не имею! – быстро ответил Лубовский, чуть быстрее, чем требовалось, даже с поспешностью. И Пафнутьев понял – есть подозрения у Лубовского, есть. Может быть, он даже знает, кто организовал взрыв. И за что – тоже знает.

– Последнее время не было угроз, требований, шантажа?

– Что вы, Павел Николаевич! Шантажировать можно фирму, у которой личико в пуху, которая нарушает законы, не платит налоги, замешана в сомнительных операциях… Вот такой можно угрожать. А мы чисты. – Лубовский улыбнулся широко и неуязвимо.

– Возможно. –

Пафнутьев снова повернулся к двери.

– И еще, Павел Николаевич… Мы, конечно, и сами внимательно изучим все обстоятельства покушения. Постараемся разобраться и принять меры.

– Сами?

– Да, Павел Николаевич.

– Не прибегая к помощи правосудия?

– В этом, как мне кажется, просто не будет надобности.

– И ваш ответ будет адекватным?

– Совершенно верно. – Лубовский уже не улыбался, говорил жестко, даже с вызовом, будто сознательно провоцировал Пафнутьева. – Вы правильно выразились – адекватный.

– Ваши слова наводят на размышления.

– Я к этому и стремился.

– Рад, что у нас состоялся этот разговор.

– Благодаря этому разговору мы с вами сохраним друг для друга уйму времени. Нам не придется тратить его на пустые слова, вежливые обращения, бесконечные хождения вокруг да около. Я внятно выражаюсь?

– Вполне.

– Мне звонил президент, – продолжал Лубовский. – И выразил свои сожаления по поводу случившегося.

– Это очень приятно, – почтительно проговорил Пафнутьев. И тут же почувствовал, как что-то напряглось в нем, как в груди поднялась неуправляемая волна гнева, если не злости. Его ставили на место, а ему всегда не нравилось, когда его ставили на место. – Если президент позвонит еще раз, а он наверняка позвонит, поскольку действительно озабочен вашим здоровьем, так вот, если позвонит, передайте ему мой привет и заверьте, пожалуйста, что я всегда о нем помню.

– Так и сказать? – осклабился Лубовский.

– Так и скажите. Пафнутьев, дескать, всегда о вас помнит.

– Обязательно передам. До скорой встречи, Павел Николаевич.

– Выздоравливайте, Юрий Яковлевич.

И Пафнутьев вышел, уже не останавливаясь.

***

Едва за Пафнутьевым закрылась дверь, Лубовский потянулся к мобильному телефону. Его рука как бы сама по себе нащупала маленькую коробочку, но до вызова дело не дошло. Похоже, Лубовский сам ждал звонка. Охранник подошел к окну, долго всматривался сквозь двойные стекла во двор, потом успокоенный вернулся на свое место в углу палаты.

– Ушел, – сказал он.

– Это хорошо, – ответил Лубовский. – Надеюсь, мы не скоро с ним увидимся. – Он помолчал. – Если увидимся.

– Мешает? – спросил охранник.

– Пока нет.

– А то в случае чего…

– Я помню.

– Мужик мне показался того… Чреватым.

– А он такой и есть.

– Может, намекнуть ему?

– Уже.

– Он понял?

– Не дурак. Он далеко не дурак.

– К

нему бы человечка приставить.

– Уже.

– Тогда ладно, – успокоенно проговорил охранник. – Тогда ладно. Авось.

Разговор шел какой-то странный, новый человек ничего бы не понял, но Лубовский и охранник, похоже, прекрасно понимали друг друга с полуслова. Были у них в прошлом события, дела, испытания, которые позволяли им сейчас говорить вот так немногословно.

– Что-то не звонят ребята, – проговорил Лубовский.

– Позвонят. Люди надежные.

– Время уходит.

– Наверстают.

– Хорошее время… Удобное.

– Авось, – повторил охранник.

– Ты все проверил?

– Все.

– Порядок?

– Юрий Яковлевич, – укоризненно протянул охранник.

– Ладно-ладно. Я спросил – ты ответил.

В этот момент раздался телефонный звонок. Поскольку лежал он на кровати, звук был ослабленный, смягченный.

Лубовский молча поднес трубку к уху, некоторое время слушал, не произнося ни слова, и только в конце разговора негромко произнес:

– Пусть так.

И почти обессиленно откинулся на подушку.

– Все в порядке? – спросил охранник.

– Да, – ответил Лубовский кратко, и тот понял, что больше вопросов задавать не следует.

– Авось, – негромко произнес охранник.

– Я не люблю этого слова, – откликнулся Лубовский.

– Виноват, Юрий Яковлевич.

– Совершенно дурацкое слово. Надеяться можно только на себя. И ни на кого больше. На бога надеяться нельзя. Он слишком капризен и своенравен. У него, видите ли, свое понимание происходящего. Он думает, что ему все ведомо, что умнее всех. Они позвонят?

– Сразу, как только.

– Ну что ж… С богом, – добавил Лубовский в полном противоречии с тем, что сам только что произнес.

У Лубовского было хорошо развито чувство опасности, у него было воображение, обостренное все тем же пониманием опасности. И в эти самые минуты он ясно представлял себе события, которые происходили на другом конце Москвы. Пытаясь предусмотреть, предвидеть, предугадать любую, самую малую оплошность, он снова и снова прокручивал происходящее и убеждался, что вроде бы ничего не упущено, вроде бы все сделано грамотно, надежно, неуязвимо.

– Только бы не дрогнули ребята, только бы не дрогнули.

– Не дрогнут, – твердо произнес охранник. – Потому – проверенные.

– Есть понятие, которое не подчиняется расчету…

– Это что еще за понятие?

– Человеческий фактор. А все остальное можно просчитать и предусмотреть… Но у меня не было другого выхода, видит бог, у меня не было другого выхода, – и Лубовский, откинувшись на подушку, замолчал. Он закрыл глаза, но беспокойство не покидало его, зрачки под веками судорожно двигались, будто он и в самом деле видел в эти мгновения картины, события, которые сам же и запустил.