Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Шрифт:
Россия – Франция
Екатерина Великая правила Российской империей тридцать четыре года. Половину из них – воевала. Но до конца XVIII века между Россией и Францией военных столкновений не случалось – не было причин. А Екатерину Алексеевну с Францией связывали самые тёплые чувства: её друзьями, точнее корреспондентами и учителями, были великие французы: Вольтер, Дидро, Д’Аламбер. В Европе её почитали революционеркой (разумеется, в «своей среде» – в обществе монархов и их приближённых). Историк французской дипломатии профессор Пьер Рэн писал: «С пятнадцати лет она живёт в России, овладела её языком, восприняла православие, но
Но когда пришла Великая Французская революция, российская государыня стала её непримиримым врагом. Она не рыдала и не заламывала руки по поводу судьбы королевской четы, как это делала её невестка Мария Фёдоровна. Не исключаю, что она понимала: Людовик XVI и Мария-Антуанетта очень постарались, чтобы заслужить ненависть своего народа. Тем не менее королевскому семейству она сочувствовала. И приверженцам Бурбонов, вынужденным бежать из своей страны, – тоже. В праве поселиться в России не отказывала никому из изгнанников.
В коалицию европейских держав, начавшую войну против французской республики, Екатерина вступила. Но лишь номинально. Посылать своих солдат умирать за чужие интересы?! Никогда! Её недаром называли Великой.
В связи с революцией (которую тоже называли Великой) государыню волновало преимущественно одно: как бы якобинская зараза не поразила умы и сердца её подданных. Стоило ей узнать о чём-то подобном, увлечение идеями республиканцев немедленно пресекалось. Лучшее тому доказательство – судьба Павла Строганова, об увлечении которого идеями революции я уже писала. Узнав о его поведении, она повелела одному из ближайших своих сподвижников, Александру Сергеевичу Строганову немедленно воротить сына домой.
Строганов-старший письмо с приказом немедленно вернуться в Петербург отправил сыну в тот же день. Более того, чтобы «вырвать мальчика из рук мятежников» в Париж был послан его кузен, Николай Николаевич Новосильцев (о них обоих мне ещё предстоит упоминать). Павел, разумеется, приказу отца подчинился.
Павел Строганов был человек умный, делать революцию в России в его намерения не входило. Тем не менее императрица повелела вернувшемуся на родину «блудному сыну» немедленно покинуть столицу и отправиться в подмосковное родовое имение Братцево. Вернувшись из ссылки, Строганов при любом удобном случае будет много и восторженно рассказывать своему другу, наследнику престола, о событиях в Париже, не только свидетелем, но и участником которых ему случилось быть.
Но это будет много позднее, а пока Екатерина гостеприимно встречала французских эмигрантов, давала им приют и средства к существованию, но только не войска. Была убеждена: если уж русскому солдату придётся умирать, то только за интересы России.
У Павла Петровича взгляды были другие (может быть, даже и не по убеждению, а по необузданному желанию во всём противоречить матери). Поэтому он готов был воевать. И то, что его солдатам придётся проливать кровь за интересы, к России отношения не имеющие, его не останавливало.
Кроме главного побудительного мотива всей деятельности нового императора были и другие, для главы государства, мягко говоря, не слишком серьёзные. Во-первых, неотступное и неослабное давление супруги Марии Фёдоровны, чьи родственники
Были и те, кого сейчас назвали бы агентами влияния. Русский посол в Лондоне граф Семён Романович Воронцов за двадцать один год пребывания на этом посту превратился едва ли ни в стопроцентного англичанина. Под влиянием главы английского правительства Вильяма Питта (создателя и вдохновителя третьей антифранцузской коалиции) он готов был всеми силами толкать Павла на военный союз с англичанами против Наполеона. Что это даст России, его не занимало. Существует мнение, что заговор против Павла инициировал и финансировал именно Воронцов, после того как российский государь начал сближаться с Наполеоном: такой союз мог принести много бед Британской империи.
Точно так же Андрей Кириллович Разумовский в Вене уже давно смотрел на происходящее в мире глазами барона Франца Тугута, министра иностранных дел Австрии. Наполеона Разумовский ненавидел.
Что же касается Пруссии, то давнее пристрастие Павла Петровича к этой стране общеизвестно. Так что всё толкало его к вступлению в антифранцузскую коалицию.
После заключения мирного договора между Францией и Австрией в Кампо-Формио Павел открыто стал на сторону врагов победоносной республики. Договор исключал возможность пребывания корпуса принца Конде (роялистов, бежавших из республиканской Франции) на территории Австрии. Англичанам корпус Конде тоже оказался не нужен. И российский император гостеприимно открыл для тринадцатитысячного войска французских монархистов границы своей державы. Его самолюбию льстила возможность благодетельствовать потерявшему власть королевскому семейству, ещё недавно всемогущим Бурбонам.
Итак, приняв у себя непримиримых врагов Наполеона, Павел сам становится его врагом. Он понимает: чтобы победить великого полководца (в том, что Наполеон – великий, не сомневается ни минуты), нужно объединить все силы. В общем, он готов к участию в коалиции, хотя… От потенциальных союзников не в восторге. Отношение российского императора к тем, с кем ему предстояло объединяться, на мой взгляд, предельно точно определил английский дипломат Чарльз Витворт: «Английская система говорила разуму государя, прусская – его сердцу, австрийская – внушала отвращение и его уму, и сердцу». При этом самое поразительное, а может быть, самое закономерное (учитывая особенности характера Павла), что в течение большей части своего царствования он следовал за Австрией.
Выбрав путь (союз против Наполеона), Павел вступил на него с энтузиазмом, вообще ему свойственным. Правда, этот энтузиазм никогда не гарантировал того, что император долго будет следовать по пути, столь близкому его сердцу сегодня (что довольно скоро и подтвердится).
Итак, Павел Петрович вдохновлён идеей восстановить все поверженные Наполеоном троны. Он видит себя героем, возродившим Европу. Верит: союзники тоже сделают всё ради великой цели. И что же? С детства обожаемая им Пруссия уклоняется от участия в общем благородном деле. Утешает одно: это уже другая Пруссия, не та, что при Фридрихе Великом…