Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Шрифт:
Вскоре после коронации Александр I заявил, что отказывается от вмешательства во внутренние дела иностранных государств и признаёт в них тот политический строй, который поддержан «общим согласием» народов этих стран. В полном соответствии с этим заявлением он сохранял прежние дружественные отношения и с республиканской Францией.
Принято считать, что охлаждение между Россией и Францией произошло из-за всё возрастающей экспансии Франции на европейском континенте. Если не учитывать особенностей личности Александра и его юношеских политических убеждений, с этим можно было бы согласиться. А вот если вспомнить, что молодой российский монарх был поклонником идей Французской революции, республики, конституционного
В 1802 году, когда Наполеон объявил себя пожизненным консулом, Александр написал Цезарю Лагарпу: «Я совершенно переменил, так же как и Вы, мой дорогой, мнение о Первом консуле. Начиная с момента установления его пожизненного консульства, пелена спала: с этих пор дела идут всё хуже и хуже. Он начал с того, что сам лишил себя наибольшей славы, которая может выпасть на долю человеку.
Единственно, что ему оставалось, доказать, что действовал он без всякой личной выгоды, только ради счастья и славы своей родины, и оставаться верным Конституции, которой он сам поклялся передать через десять лет свою власть. Вместо этого он предпочел по-обезьяньи скопировать у себя обычаи королевских дворов, нарушая тем самым Конституцию своей страны. Сейчас это один из самых великих тиранов, которых когда-либо производила история».
А если ещё вспомнить и о сокровенной мечте Александра отказаться от самодержавной власти, дать своей стране конституцию, а ещё лучше (после благодеяний, которыми он намеревался осчастливить свой народ) – стать всенародно избранным президентом… Если вспомнить о регулярной переписке Александра I с президентом США Томасом Джефферсоном, начало которой положил отправленный президентом список трудов об американской конституции… В общем, нетрудно представить, какое осуждение вызвал у русского самодержавного монарха Наполеон. У него ведь всё, о чём мечтал Александр, было в руках, а он – пренебрёг, предпочёл сначала пожизненное единовластие, а потом (о, ужас!) и корону.
К превращению республиканского генерала в императора французов подталкивало Наполеона не только собственное властолюбие. Незадолго до гибели император Павел Петрович послал в Париж Степана Алексеевича Колычева – дипломата Екатерининской школы, человека в Европе известного и уважаемого, с предписанием внушать Первому консулу, что лучшее средство водворить во Франции порядок и прочность правительства – это принять титул короля. Император Павел выражал готовность признать корону наследственной в роду Бонапартов, но заявлял, что вполне готов признать и республику. Степан Алексеевич задание выполнял с подобающим рвением.
Но главное-то в другом: во время плебисцита французы подавляющим большинством голосов поддержали идею сделать генерала Бонапарта императором.
Личный секретарь Наполеона Клод Франсуа де Меневаль вполне убедительно объяснил это общенародное решение: «Франция была слишком потрясена ужасными эксцессами правления Террора и вялым режимом Директории. Опасности, которым подвергался Наполеон, не были забыты, а опасения в отношении новых угроз усиливались. Были опасения, что в случае гибели Наполеона наступят времена жестокой реакции. Народ устал от бесконечных перемен и был полон решимости не испытывать новых злоключений. Всеми руководило общее желание получить, наконец, возможность спокойного существования под надёжной защитой прочного правительства».
Так что осуждать Наполеона, якобы изменившего идеалам революции, вознёсшей его на вершину власти, вряд ли вправе человек из другой страны, даже и император. Хотя несогласные с решением Наполеона были и среди его близких. Они-то имели на это право – были рядом с ним с первых шагов. Против превращения Франции в империю
Своего отрицательного отношения к решению Наполеона стать императором не скрывал маршал Жан Ланн, убеждённый республиканец, один из самых выдающихся военачальников блестящей наполеоновской плеяды. За отвагу и прямоту его называли Роландом французской армии. Он был другом Наполеона и его спасителем (во время Итальянской кампании дважды спас своего командира от верной смерти). Когда после коронации Наполеон спросил Ланна, как ему нравится вся эта пышная процедура, Ланн ответил: «Прекрасно! Жаль только, что на этой церемонии не хватает тех трёхсот тысяч французов, которые отдали свои жизни за то, чтобы подобная процедура была невозможной!..»
Они ссорились. Но жить друг без друга не могли. В сражении с австрийцами при Эсслинге Ланн был ранен. Смертельно. Наполеон сидел возле умирающего, слушал его проклятия в свой адрес и гладил Ланна по голове. Перед самой смертью Ланн вдруг перестал ругать Наполеона, взглянул на него и сказал: «Живи! И спаси армию!» Когда Ланн умер, Наполеон заплакал. Во второй и, насколько известно, последний раз в жизни. Я пишу об этом только для того, чтобы подчеркнуть: оценивать поступки главы государства, когда они касаются внутренней жизни его страны, лучше всё-таки изнутри, а не извне.
А у Александра Павловича манера судить других была, и не всегда его оценки оказывались адекватны. К примеру, во время встречи в Тильзите (об этой знаменательной встрече чуть дальше) Наполеон доказывал, что нужно править твёрдой рукой, что нужна абсолютная власть. Александр пылко защищал принцип равенства людей перед законом, принцип свободы личности. Будто и не был самодержцем страны, половина населения которой пребывала в рабстве.
Тем не менее гениальности Наполеона не отрицал. Вот что он писал матери (которая Наполеона ненавидела и у которой слова «корсиканское чудовище» были самыми мягкими из всех, употребляемых ею по отношению к императору французов): «В настоящее время она (Франция) управляется необыкновенным человеком, таланты, гений которого не могут быть оспариваемы…»
Даже в первые годы царствования, когда ещё и поводов для сравнения вроде бы не было, он сравнивает себя с Наполеоном. В этом уже проглядывает некая ревность, некое желание сравняться с великим человеком. Но самооценки честны и критичны: «Относительно таланта, может, у меня его недостаточно, но ведь таланты не приобретаются, они – дар природы. Справедливости ради должен признать, что ничего нет удивительного в моих неудачах, когда у меня нет хороших помощников…»
Насчёт отсутствия хороших помощников справедливо лишь отчасти. А вот то, что многие чиновники ориентировали своего государя неправильно и этим мешали ему выстраивать разумную, а главное, национально ориентированную политику, – сущая правда. В первую очередь это касается дипломатов. Настроенные против Наполеона, сочувствующие роялистам, они посылали в Петербург явно не соответствующую истине информацию о положении дел во Франции: всё плохо, французы, как один, недовольны политикой Бонапарта. К тому же в российском высшем обществе было много французских эмигрантов, враждебно относившихся к Наполеону. Правда, если Александр осуждал своего французского коллегу за измену идеалам революции, то эмигранты-роялисты (очередной парадокс) ненавидели Наполеона как наследника революции.