Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Соболева Инна Аркадьевна

О том, что Александр Павлович пережил в тот день, подробно рассказано в главе «Александр. Смерть императора».

Пройдут годы, и Александр признается: «Я был молод и неопытен. Кутузов говорил мне, что нам надо было действовать иначе, но ему следовало быть в своих мнениях настойчивее». То есть виноват всё-таки в первую очередь Кутузов: не проявил достаточной настойчивости, не сумел убедить…

А для фельдмаршала поражение под Аустерлицем было незаживающей раной. Уже после изгнания Наполеона из России он скажет молодым офицерам: «Вы молоды, переживёте меня и будете слышать рассказы о наших войнах. После всего, что совершается

теперь, перед нашими глазами, одной выигранной мною победой или одной понесённой мною неудачей больше или меньше всё равно для моей славы, но вспомните: я не виноват в Аустерлицком сражении».

Полагаю, это понимал и Александр (оттого и не мог побороть неприязни к Кутузову). Он многое тогда понял. Во-первых, оценил Наполеона. Именно после Аустерлица для него – крайне самолюбивого, претендующего на роль благодетеля России и Европы – «корсиканский выскочка» стал смертельным врагом, к уничтожению которого, особенно к уничтожению моральному, он будет целенаправленно и упорно идти до конца.

Понял он, и чего стоят его союзники: на следующий день после сражения император Франц заявил, что продолжать борьбу совершенно немыслимо, и немедленно заключил мир с Францией. Англия и Швеция отозвали свои войска. Его покинули все. Это усугубило горечь поражения…

А Наполеон триумфатором вернулся в Вену. Третья антифранцузская коалиция прекратила своё существование.

Итог же Аустерлицкого сражения был для России трагичен. Из-за самоуверенности Александра I и Франца I союзники потеряли убитыми и ранеными двадцать семь тысяч человек, двадцать из них – русские. Потери французов – двенадцать тысяч. Оба императора и генерал от инфантерии Михаил Илларионович Кутузов спаслись. Что касается императоров, нет ничего удивительного: они покинули поле боя задолго до роковой развязки.

Но Кутузов-то оставался со своими солдатами до конца. Если бы император французов захотел, он вполне мог захватить русского командующего в плен. Однако Наполеон этого не сделал, приказав прекратить погоню за русским полководцем и остатками его армии. Кутузов вывел свои войска из окружения, навёл порядок и готов был снова идти в бой. Но двое из трёх императоров уже просили мира. Третий – не возражал.

Почему Наполеон дал Кутузову (окружённому!) уйти? Загадка. Но существует версия, что оба полководца были масонами, а значит, не должны были причинять друг другу серьёзного вреда. К тому же оба обещали никогда не проливать крови больше, чем того потребует военная необходимость.

История эта имела достойное продолжение. После того как Великая армия покинула Москву, у Наполеона было больше возможностей попасть в плен, чем его избежать. А он оставался на свободе. Это можно объяснить удачей, которая сопутствовала ему везде и всегда. Но многим казалось, что Кутузов сознательно отказывается ловить Бонапарта. Особенно неистовствовал агент английского правительства при ставке Кутузова Роберт Вильсон. Он обвинял фельдмаршала едва ли не в предательстве интересов Европы. Кутузов будто и не слышал. Похоже, он не забыл, как выпустил его из окружения тот, кого называют теперь антихристом. Похоже, для старого полководца Наполеон оставался одним из своих – «вольным каменщиком». Но это всего лишь версия…

Что же касается последствий аустерлицкого разгрома для российского императора, о них писал генерал-майор Лев Николаевич Энгельгардт, человек наблюдательный,

много в жизни повидавший, бывший адъютантом Потёмкина, воевавший под командованием Румянцева и Суворова: «Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и её можно назвать эпохою в его правлении. До этого он был кроток, доверчив, ласков, а тогда сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду».

Сомневаться в справедливости этого наблюдения, как и в правдивости автора, нет никаких оснований. И понять происшедшее можно. Кроме одного: почему Александр не терпел, чтобы ему говорили правду? Казалось бы, урок, который следовало извлечь из поражения, должен заставить не просто желать – требовать правды. Казалось бы, достаточно очевидно: если бы императору правдиво, убедительно и внятно рассказали, на кого он замахивается, настаивая на сражении, он отказался бы от своего решения. Это – если придерживаться нормальной логики.

Но Александр-то знал: правду ему сказать пытались (тот же Кутузов, отговаривавший от сражения), только он, император, слушать не желал. Он был уверен в непогрешимости собственных решений. Вот теперь и не хотел слушать правды – не хотел даже косвенных напоминаний о своей несостоятельности. Это – особенность характера.

Пройдут годы, и он будет всячески избегать любых разговоров о войне 1812 года. Казалось бы, уж в этом-то случае должно быть наоборот: ведь он – победитель, почему бы не вспомнить о победах? Но он-то знал про себя всю неприглядную правду… И с Кутузовым встречался только по необходимости. А когда фельдмаршал умер, у некоторых создалось впечатление, что император вздохнул с облегчением. Как проницательно заметил Стефан Цвейг, «короли не любят тех, кто был свидетелем их бесчестья, и деспотические натуры не терпят советников, которые хоть раз оказались умнее их».

«Наибольшая из всех безнравственностей – это браться за дело, которое не умеешь делать». Не знаю, слышал ли Александр эти слова Наполеона. А если слышал, хватило ли у него мужества признать, что относятся они и к нему тоже? А если хватило, что он при этом испытал? Обиду? Унижение? Ненависть? Мне кажется, ненависть – чувство беспощадное, не знающее снисхождения. К чести же Александра Павловича, к поверженному гиганту он не раз проявлял снисхождение и даже сострадание, чего не скажешь о других руководителях коалиции, которые, годами безропотно, даже подобострастно снося от Наполеона самые жестокие оскорбления и притеснения, ни в чём, даже отдалённо похожем на сочувствие или хотя бы понимание, замечены не были.

Думаю, при Аустерлице Александр получил жестокий жизненный урок. И он его усвоил. Во всяком случае, в самых общих чертах…

Вандомская колонна

После Аустерлица мир уверовал окончательно: Наполеон непобедим. А он… похоже, он в этом и не сомневался. Вот и решил увековечить свою победу (не столько даже эту, конкретную, в битве под Аустерлицем, сколько всеобщее признание: он – победитель). Лучшим символом этого признания станет колонна, подобная колонне Траяна. Император сам решил, какой ей должно быть: не из мрамора, не из гранита, даже не из золота – из орудий, захваченных у побеждённого противника (на неё пойдёт металл тысячи двухсот пятидесяти переплавленных русских и австрийских пушек).