Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года
Шрифт:
В отличие от Кутузова, Беннигсен решительно пошёл навстречу французам. Они встретились у прусского городка Прейсиш-Эйлау 8 февраля 1807 года. Выдающийся французский военный историк Анри Лашук в книге «Наполеон. Походы и битвы. 1796–1815» приводит свидетельства очевидцев о состоянии противоборствующих армий перед решающей схваткой: «Армия не может перенести больше страданий, чем те, какие испытали мы в последние дни. Без преувеличения могу сказать, что каждая пройденная в последнее время миля стоила армии тысячи человек… Неслыханно и непростительно, как идут дела. Наши генералы, по-видимому, стараются друг перед другом методически вести нашу армию к уничтожению. Беспорядок и неустройство превосходят всякое человеческое понятие. Бедный солдат ползёт, как привидение, и, опираясь на своего соседа, спит на ходу… В нашем полку, перешедшем границу в полном составе и не видевшем ещё французов, состав рот уменьшился до двадцати-тридцати человек…» Это о русской армии. Напомню, её привели в чужую страну умирать за прусские интересы.
А это – о противниках: «Никогда французская армия не была в столь печальном положении. Солдаты каждый день на марше, каждый день на биваке. Они совершают переходы по колено в грязи, без унции хлеба, без глотка воды, не имея возможности высушить одежду, они падают от истощения и усталости… Огонь и дым биваков сделал их лица жёлтыми, исхудалыми, неузнаваемыми, у них красные глаза, их мундиры грязные и прокопчённые».
Зато командовали войсками с обеих сторон
Сражение при Эйлау было самым кровопролитным из всех битв русско-прусско-французской войны.
Преследуя отступающие войска маршала Ожеро, русская кавалерия почти прорвалась к ставке Наполеона. Ещё мгновение – и он мог быть убит или захвачен в плен. А император французов, спокойно наблюдавший за схваткой, с восхищением произнес: «Какая отвага!»
Анри Лашук в своей знаменитой книге писал: «Никогда прежде такое множество трупов не усевало такое малое пространство. Всё было залито кровью. Выпавший и продолжавший падать снег скрывал тела от удручённого взгляда людей». Говорят, маршал Ней, глядя на десятки тысяч убитых и раненых, воскликнул: «Что за бойня, и без всякой пользы!»
Пользы, действительно, не было никакой. Зато потери… Французская армия потеряла двадцать две тысячи человек из шестидесяти пяти, русская – двадцать три тысячи из семидесяти двух.
Формальная победа осталась за Наполеоном: русские покинули поле боя. Но разве это была победа! К таким исходам боёв он не привык. Ему нужно было подтвердить своё звание непобедимого, а значит – разбить Беннигсена. Правда, прекрасно понимал: продолжать войну и его, и Александра заставляют только амбиции – Франции и России делить нечего, у них совершенно непересекающиеся интересы.
Самую мудрую позицию в этом противоборстве амбиций занял великий князь Константин Павлович. Он предупреждал брата, что воевать с Наполеоном – дело бесперспективное, нужно заключать мир: «Государь! Если вы не хотите мира, тогда дайте каждому русскому солдату заряженный пистолет и прикажите им всем застрелиться. Вы получите тот же результат, какой даст вам новая (и последняя!) битва, которая откроет неминуемо ворота в вашу империю французским войскам».
Великий князь оказался пророком (он разбирался в военном деле куда лучше старшего брата, его способностям недаром отдавал должное сам Суворов): в битве при Фридланде русская армия потерпела сокрушительное поражение. Почти треть гвардейских полков была истреблена. Солдаты и офицеры сражались геройски, но были деморализованы, утомлены – у них не было больше сил воевать.
А Наполеон гордился своей победой, тем более что одержал её в годовщину одного из самых славных своих сражений – битвы при Маренго. В этот день он, по выражению выдающегося французского историка Альбера Вандаля, «своей победой завоевал русский союз».
Ждать пришлось недолго: 22 июня, через неделю после фридландской бойни, Александр I предложил Наполеону заключить перемирие и попросил о личной встрече. Наполеон, не меньше желавший прекращения войны, встретиться согласился без промедления. Ему, как и Александру, было любопытно взглянуть в глаза человеку, к которому (и к его народу тоже) он не испытывал вражды, а то, что ещё вчера этот человек был врагом, – дело поправимое: между ними нет никаких неразрешимых противоречий. Не прошло и месяца после начала переговоров, как союз между вчерашними противниками был подписан. Четвертая коалиция перестала существовать. Началась новая эпоха в отношениях между Россией и Францией и между их императорами. На общую беду эта эпоха продлилась совсем недолго…
Встреча была организована 25 июня 1807 года близ Тильзита (сейчас это город Советск в Калининградской области). Соорудили плот, поставили его на якорь посреди Немана – на нейтральной территории. Так решил французский император: он хотел подчеркнуть уважение к Александру, не унижая русского царя необходимостью приходить с поклоном на левый, французский берег.
Встреча двух императоров Монне. «Встреча императора Наполеона с российским императором на Немане»
Денис Давыдов вспоминал: «Дело шло о свидании с величайшим полководцем, политиком, законодателем, администратором и завоевателем, поразившим войска всей Европы и уже дважды нашу армию, и ныне стоявшим на рубеже России. Дело шло о свидании с человеком, обладавшим даром неограниченно господствовать над всеми, с коими он имел дело, и замечательным по своей чудесной проницательности…
…Мы прибежали на берег и увидели Наполеона, скачущего во всю прыть между двумя рядами своей старой гвардии. Гул восторженных приветствий и восклицаний гремел вокруг него и оглушал нас, стоявших на противном берегу; конвой и свита его состояли по крайней мере из четырёхсот всадников… В эту минуту огромность зрелища восторжествовала над всеми чувствами. Все глаза устремились на противоположный берег реки, к барке, несущей этого чудесного человека, этого невиданного и неслыханного полководца со времен Александра Македонского и Юлия Цезаря, коих он превосходит разнообразием дарований и славою покорения просвещённых и образованных народов». Заметим, это пишет участник кровавых боёв при Прейсиш-Эйлау и Фридланде. Казалось бы, он должен ненавидеть Наполеона…
Наполеон приплыл на плот, устланный красными коврами, со своей стороны, Александр – со своей. Победитель дружески обнял побеждённого. Потом увлёк его в построенную на плоту беседку. Вот первое, о чём он спросил русского царя: «Из-за чего воюем?» Александр ответил: «Я ненавижу англичан настолько же, насколько вы их ненавидите, и буду вашим помощником во всем, что вы будете делать против них!» – «В таком случае, – улыбнулся Наполеон, – мы поладим и мир между нами фактически заключен». Таким было начало.
Потом они встречались каждый день. Вели переговоры, присутствовали на смотрах войск и – приглядывались друг к другу.
Ницше писал: «В жизни Гёте не было большего события, чем это реальнейшее существо, называемое Наполеоном». Думаю, эти слова можно отнести и к Александру. Только вот восприняли они выпавшее на их долю событие по-разному, что и понятно: Гёте – гений, как и Наполеон; Александр – определённо не гений, хотя человек незаурядный, но он – император, как и Наполеон. Так что у Гёте нет оснований для зависти, есть радость открытия и потребность поделиться ею с человечеством (что он и сделал).
У Александра – комплекс: разве я, легитимный монарх, хуже этого, пусть и гениального, узурпатора? Ни русскому царю, ни его коронованным коллегам даже не приходит в голову мысль, что как раз самый легитимный – это Наполеон. Они-то все получили власть по не зависящему от их личных качеств праву рождения. Он заслужил её сам, своими трудами, своими победами: дважды на плебисцитах народ Франции признавал его своим вождём, сначала – пожизненным Первым консулом, потом – императором.
Он ведь не случайно во время коронации сам возложил на себя корону хотя полагалось это сделать присутствовавшему на торжестве папе Пию VII.
Не
В то самое время, когда Наполеон искренне восхищается Александром, тот пишет Екатерине Павловне, что у Бонапарта есть уязвимая черта – тщеславие и что он, Александр, готов этот недостаток использовать: льстить Наполеону, принеся в жертву своё самолюбие ради спасения России. Вскоре он увещевает своих друзей, прусского короля Фридриха-Вильгельма и королеву Луизу: «Потерпите, мы своё воротим. Он сломит себе шею. Несмотря на все мои демонстрации и наружные действия, в душе я – ваш друг и надеюсь доказать вам это на деле… По крайней мере, я выиграю время». И добавляет: «Льстите его тщеславию».
Сделать это довольно трудно: с прусским королём Наполеон встречался редко и неохотно, демонстративно его игнорировал. Это русского царя он обнимал, предлагал разделить с ним Европу, отчеркивая на карте границы империй по Висле. И даже подарил ему «лишние» территории, которые ранее в состав России не входили. А Пруссия… Он решил, что такого государства больше не существует. И только просьбы царя Александра спасли страну которая самоуверенно продолжала считать себя великой державой. В мирном договоре так и было записано: исключительно «из уважения к его величеству императору всероссийскому» Наполеон соглашается с существованием Пруссии.
По условиям подписанного обоими императорами союзного договора из отторгнутых от Пруссии польских земель создавалось герцогство Варшавское под протекторатом Наполеона. Именно эта часть договора меньше всего устраивала Александра: он не желал допустить возрождения польской самостоятельности. Или – готов был создать единую Польшу под своей короной. Но в польском вопросе Наполеон оказался непреклонен. Именно территория герцогства Варшавского станет в недалёком будущем плацдармом для нападения на Россию.
Кроме того, Тильзитский договор обязал Россию примкнуть к континентальной блокаде Великобритании и прекратить с ней политические отношения. Разрыв традиционных торговых связей с Англией был крайне невыгоден тем, чьё материальное благополучие во многом зависело от продажи британцам продукции русского сельского хозяйства. Хотя, с другой стороны, отказ от покупки английских товаров способствовал развитию отечественной промышленности. Не менее важно и то, что Тильзитский мир давал России передышку в Европе, позволял бросить все силы на разрешение конфликтов с Турцией и Швецией.
Как бы то ни было, по случаю ратификации Тильзитского мира Александр награждает Наполеона высшей наградой Российской империи – орденом Святого апостола Андрея Первозванного.
Решение Александра заключить мир было на тот момент единственно разумным политическим шагом. Но очень скоро российское общество забудет, в каких условиях император решился просить мира (будут помнить только те, кто уцелел в фридландской битве).
Тильзитским миром Александра будут попрекать до конца его дней. Что странно и несправедливо. Именно в Тильзите царь действовал (впервые!) в интересах своей страны. И успешно эти интересы защитил. Россия, потерпевшая поражение в войне, потерявшая в битве при Фридланде цвет своей армии, дипломатическими усилиями Александра I сумела оградить свои границы от вторжения победоносного противника, сохранить свой престиж, не разделить участь разгромленной, оккупированной, униженной Пруссии и оттесненной на вторые роли Австрии. Более того, произошло то, чего не случалось ни разу в истории войн: наголову разбитая страна не теряла, а приобретала новые земли.
Александр впервые мягко, но решительно отказался идти на поводу английской политики, так что нетрудно представить, как раздражено было его «своеволием» британское правительство, готовое драться с Наполеоном до последнего солдата, разумеется, русского, в крайнем случае – немецкого. Английские дипломаты и разведчики в Петербурге получили указания любой ценой добиться расторжения Тильзитского мира.
Не без их влияния любящая матушка встала во главе оппозиции собственному сыну. Тильзитский договор стал для неё прекрасным поводом продемонстрировать свою неутолённую жажду власти.
Сын откровенно писал ей из Тильзита: «Мы будем иметь возможность некоторое время дышать свободно и увеличивать в течение этого драгоценного времени наши средства и силы… а для этого нам надо работать в глубочайшей тайне и не кричать о наших вооружениях и приготовлениях публично, не высказываться открыто…» Но просчитать долговременные цели императора Марии Фёдоровне было не по силам, она продолжала в своём салоне открыто осуждать новую политику Александра, подогревать оппозиционные настроения.
Елизавета Алексеевна писала своей матери в Баден в августе 1807 года: «Императрица, которая как мать должна была бы поддерживать, защищать своего сына… вследствие самолюбия… дошла до того, что стала походить на главу оппозиции; все недовольные, число которых очень велико, сплачиваются вокруг неё, прославляют её до небес».
Именно приспешники Марии Фёдоровны начали в это время атаку на Сперанского, которая закончилась ссылкой самого талантливого из помощников Александра. Император не устоял против давления оппозиции. Можно сказать, что Сперанского он предал, чтобы хоть как-то обезопасить себя. Ведь шли разговоры о необходимости убрать его с трона и заменить более решительным противником Наполеона.Шведский посол в Петербурге граф Стединг докладывал своему правительству 28 сентября 1807 года: «Недовольство против императора всё более возрастает, и со всех сторон идут такие толки, что страшно слушать… Забвение долга доходит даже до утверждений, что вся мужская линия царствующей семьи должна быть исключена и, поскольку императрица-мать и императрица Елизавета не обладают надлежащими качествами, на трон следует возвести великую княгиню Екатерину». Эти планы стали известны и Наполеону. Он встревоженно писал своему послу в Петербург: «Надо быть крайне настороже в связи со всякими дурными слухами. Англичане насылают дьявола на континент. Они говорят, что русский император будет убит».
Так что Александру I после Тильзита пришлось нелегко: нужно было нейтрализовать недовольство Англии, успокоить своих друзей – прусских короля и королеву, да ещё и противостоять внутренней оппозиции, грозящей переворотом. Анонимные письма, напоминавшие о судьбе отца, вздумавшего дружить с Наполеоном, он получал с завидной регулярностью.
«Польский вопрос»
Пишущие об Отечественной войне 1812 года часто умалчивают о том, что к новому военному столкновению с Наполеоном Александр начал готовиться сразу после подписания Тильзитского мира. В 1807 году годовые расходы России на армию увеличились в два раза. Не исключено, что это делалось, чтобы успокоить чрезмерно активную Марию Фёдоровну и её деятельных сторонников. Но – едва ли эта причина была главной. Александру самому претило положение вассала Наполеона, хотя вассалом он, конечно же, не был. Он был партнёром. Но – что греха таить – всего лишь «младшим партнёром». Это казалось унизительным… Тем более что император французов не шёл ни на какие уступки в самом для России важном: в решении судьбы Польши.