Победитель
Шрифт:
Астафьев сегодня почему-то никуда не спешил. Обычно он в раздевалке не задерживался. Покрутится перед зеркалом, пригладит свои пшеничные кудри, напоследок ручкой сделает – и только его и видели. Утром, если выдавалась минута, рассказывал, бывало, как и с кем провел вечер. Понятно – он москвич, школьных приятелей полно. И учился в Москве. А сразу после школы поступил, ясное дело, в Верховку – то есть в Московское командное пехотное училище имени Верховного совета. Так сказать, по стопам отца. Это и понятно. Династии ведь не только пекарей, токарей да слесарей бывают… В общем,
Сам Плетнев родился в Сочи, там и школу кончил. Потом Ташкентское танковое училище. Впрочем, оно только зовется Ташкентское, а дислоцируется на самом деле в Чирчике… Вышел офицером, два года отбухал в танковой дивизии под Оренбургом. Затем жизнь маленько повернулась, и следующие три он командовал учебной ротой в Голицынском высшем пограничном политическом училище. Училище не простое – при КГБ. Ну и вот: года нет, как здесь очутился. Даже еще, честно сказать, в Москве не вполне освоился. Суетно как-то.
– Не торопишься? – невзначай спросил он.
Надо было передать “спасибо” от Кузнецова, а здесь, в расположении, не хотелось лишнего говорить.
– Я-то? – Астафьев пожал плечами. – Не особо. Может, по пиву?
– По пиву? – Плетнев вообразил себе дымные внутренности пивнушки и помотал головой. – Ну его. Хотел вечерком английским позаниматься… Пошли просто пройдемся?
– Пошли, – согласился Астафьев. – А ты все долбишь?
Плетнев мельком глянул на него – не насмехается ли. Астафьев язык лучше знал. Спецшколу кончил. И репетиторы…
– Ну да.
– Дело хорошее, – Астафьев поднялся со скамьи, накинул куртку. Повернулся туда-сюда перед зеркалом. Удовлетворенно улыбнулся. – И впрямь, пошли. Погодка-то – видишь какая!
– Какая? – не понял Плетнев.
– Наркомовская, вот какая!..
– Ишь ты, наркомовская, – Плетнев невесело хмыкнул. – Скажешь тоже.
Но вечер и впрямь был замечательный – теплый и сухой. На бульваре царило состояние всеобщей беззаботности: стайки смеющихся девушек, пацанва на великах, старики хмурятся за шахматами, женщины судачат на скамьях…
Все это резко диссонировало с обстоятельствами собственной жизни Плетнева, и он, поглядывая по сторонам, невольно хмурился.
Некоторое время шагали молча.
– Здорово он тебя сегодня, – заметил в конце концов Астафьев. – По расширенной программе…
– Кто? – Плетнев так недоуменно сморщился, будто не понимал, о чем идет речь.
– Ну кто? Карпов.
– Эка невидаль! Если б впервые…
Плетнев независимо пожал плечами и сплюнул.
Астафьев хмыкнул.
– Да ладно тебе, не переживай, – сказал он. –
Плетнев опять поморщился. Нужны ему эти утешения!..
– Ничего я не демонстрирую, – буркнул он. – Приказы исполняю. Что еще надо?
– Ты сам не замечаешь. Как бы сказать… ну, понимаешь, ты внутренне слишком независим. А он нутром чует. Ты ведь ему подчиняться должен беспрекословно. И самым умным считать. Я начальник – ты дурак…
Плетнев молча посмотрел на Астафьева.
– А ты внутренне зависим?
– Не знаю, – Сергей пожал плечами. – Наверное, я внутренне более зависим, так я скажу…
– И я не знаю, – мрачно сказал Плетнев. – Зависим, не зависим… Я себя веду, как устав предписывает! Подчиняюсь старшему. Что еще? – не наизнанку же вывернуться!
Навстречу им чинно шагали три пигалицы в похожих светлых плащиках. Миновав, дружно прыснули. Астафьев посмотрел вслед, потом спросил, подмигнув:
– Видал?
– Видал, видал, – хмуро отозвался Плетнев.
– Эх, девчонки-то, девчонки что делают!.. – вздохнул Астафьев. И вдруг заявил: – Жениться тебе нужно, вот что я скажу!
Кое-какие мысли на этот счет, касавшиеся Лизы Голиковой, с которой дружила его младшая сестра Валька, Плетнева когда-то посещали, но он совершенно не собирался ни с кем ими делиться.
– Думаешь? – спросил он тоном, в котором звучала если не угроза, то как минимум предостережение.
– Я же знаю, чего ты хочешь, – пояснил Сергей.
– И чего же?
– Да перестань, – отмахнулся он.
Чего Плетнев хотел, он и в самом деле знал. Потому что сам хотел того же. И все в подразделении… ну или почти все – те, во всяком случае, кому возраст еще позволял, – хотели этого. А именно – попасть в ПГУ. То есть в Первое главное управление КГБ. Потому что разведчиками становились именно там.
– А времена сам знаешь какие, – вздохнул Астафьев. – Без поддержки ничего не выйдет. К тому же, понимаешь… Вот отец всю жизнь учил восточные языки. Штук восемь знает. Персидский, дари, пушту, пехлеви… еще диалекты какие-то. И судьба его – Афганистан. А мне этот Афганистан совершенно не интересен. И восточные языки не интересны. Я английский, французский, немецкий, итальянский с большим интересом учу. Не знаю, как ты, а я хочу работать по Европе. Или по Канаде. Понимаешь?
– Понимаю, – отозвался Плетнев.
– Только, говорю, времена такие, что без соответствующей поддержки ни Канады, ни Европы не видать, как своих ушей. А если, например, жениться, – сказал Астафьев, усмехаясь и понижая голос, – и если, например, ее папа член ЦК, то… Разве он для единственной дочки чего-нибудь пожалеет?
Плетнев и раньше от их разговора был не в восторге, а теперь он ему совсем разонравился. Конечно, он понимал, что Сергей шутит. И немного подначивает. Но ведь в каждой шутке есть только доля шутки, верно? И, с другой стороны, шутки шутками, а у Астафьева-то отец генерал-лейтенант, а потому и шансов больше. В общем, с его стороны это выглядело как-то несолидно.