Победитель
Шрифт:
– Проехали, – сухо сказал он. – Замнем для ясности.
Астафьев рассмеялся.
– Да ладно тебе! Шуток юмора не понимаешь. Просто обидно, что такие таланты пропадают… У тебя язык – раз. Спортивная подготовка – два. Боевое мастерство – три. Короче говоря, ты – гармоничная советская личность. Если б еще ментов на досуге не метелил, цены бы тебе не было! – Он снова рассмеялся. – Но все равно: если таких выгонять, кто останется?
– Не знаю, – буркнул Плетнев. – У нас незаменимых людей нет.
– Ладно тебе! Можно ведь что-то придумать…
– Можно,
Они молча дошли до метро.
– Слушай, чуть не забыл, – спохватился Плетнев. – Я зачем тебя прогуливать повел: Кузнецов просил свою горячую благодарность передать.
– Какой Кузнецов?
– Не помнишь? Ну врач-то…
– А, врач!..
– Все в порядке. Твоими молитвами в Афганистан едет…
– Ну, здорово! Значит, батя замолвил словечко.
– Спасибо ему скажи.
– Скажу, – кивнул Сергей. – Только не сегодня. Он сейчас в Кабуле.
Гератские писцы
Красный свет упорно не желал меняться на зеленый. Скопившиеся у перекрестка машины отчаянно сигналили. Их дружный вой не вызывал ни малейшего беспокойства регулировщика.
КАБУЛ, ИЮЛЬ 1979 г.
Когда гудки стихали, откуда-то доносился голос муэдзина, призывавшего правоверных на второй намаз.
Генерал-лейтенант Астафьев, направленец ГОУ Генштаба, сидел на заднем сиденье второй из двух черных посольских “Волг” рядом с генерал-полковником Огневым, Главным военным советником в Афганистане, и смотрел в окно.
Ему не часто доводилось просто так посмотреть в окно. В Кабуле он бывал раза четыре в году, но всегда в спешке, под грузом множества неотложных дел. Возвращался в Москву и жалел, что опять не увидел, как живут в Кабуле нормальные люди.
А сейчас он смотрел в окно и видел эту жизнь.
Сутулый старик пронес охапку желтых веников. Навстречу ему два мальчика катили тележку с луком.
У пристенка чайханы расположился чтец Корана – кори-хон. Заунывное пение иногда вознаграждалось мелкими монетами, блестевшими на расстеленном платке.
Недалеко от кори-хона мальчишка лет шести, щеря редкие зубы, яростно брызгал на асфальт водой из поломанного пластмассового ведра, порождая временами небольшую красивую радугу. Но кори-хон не радовался ей, а, напротив, ежился, посматривая в сторону мальчишки неодобрительно и даже с опаской.
Вот прошагал, как будто маршируя, мрачного вида темнолицый хазареец… Кажется у Ханыкова [4] сообщено?.. да, точно – у Ханыкова!.. Хазарейцы – выходцы из узбекского племени барлас, давшего миру Тамерлана. Великий завоеватель зачем-то послал сюда тысячу своих соплеменников: отсюда и название, ведь “хазара” – это и есть тысяча. С той поры они полностью утратили прежний язык, но сохранили монголоидный облик… А вот, резко выделяясь в толпе, прошли два опрятных сикха, выходца из Индии, с одинаково
О других ничего определенного сразу не скажешь. Кто они – пуштуны? А если да, то какого рода – сафи или моманд? шинвари или африди? или еще из какого-то из тех восьмидесяти или девяноста племен, что населяют страну? Или, может быть, таджики или узбеки, которых здесь тоже хватает? Чараймаки? Нуристанцы? Вот уж верно – котел народов!..
Возмущаясь задержкой, разнотонно сигналили грузовики и автобусы, обвешанные гроздьями пассажиров. Кто не ехал в них, тот шел пешком, катил на велосипеде, гнал мулов и ослов, груженных вязанками хвороста…
Но вот полицейский встал по стойке смирно и приветственно поднял жезл.
На перекресток наконец-то выползла медленная – по скорости шагавших людей – процессия.
Впереди шли два одетых в европейские костюмы музыканта. Они приплясывали в такт гудящим в руках бубнам. За ними следовал человек в красном халате. Он очень громко и настойчиво кричал, призывно размахивая руками и обращаясь то направо, то налево, где по сторонам улицы двигалась небольшая толпа зевак и ротозеев, с готовностью отвечавшая ему похожими выкриками. Следом за дойристами и крикуном ехал грузовик. Передний борт грузовика украшали большие, в рост человека, портреты В. И. Ленина и Генерального секретаря народно-демократической партии Афганистана Нур Мухаммеда Тараки. Разноцветные гирлянды живых цветов свисали с бортов, с капота и почти закрывали лобовое стекло, за которым маячило совершенно равнодушное и усталое лицо шофера. Люди, набившиеся в кузов, скандировали в такт человеку, шагавшему впереди.
За грузовиком следовала небольшая пестрая колонна, над которой колыхались транспаранты и портреты Тараки. Демонстранты тоже неумолчно галдели, а то еще начинали что-то выкрикивать хором.
– Великий Тараки… Мудрый Тараки, – пробормотал Астафьев, машинально переводя лозунги и так же машинально вспоминая: пуштун, племя гильзай, клан тарак, ветвь буран. – Да здравствует вождь афганского народа Тараки!.. Благодетель народа Тараки!..
Огнев вздохнул и невесело усмехнулся.
– Пытались повлиять. Мол, дорогой Нур Мухаммед, не умерить ли славословия? А что, говорит, я могу сделать, если народ меня любит?!
Астафьев тоже вздохнул.
– Понятное дело. Мы это уже проходили…
“Да и проходим”, – хотелось ему добавить, но он, разумеется, сдержался – слишком уж неподходящая компания для подобных замечаний.
Наконец перекресток освободился, и пробка начала рассасываться.
Минут через десять, пробравшись узкой улочкой, с обеих сторон сдавленной глинобитными дувалами, из-за которых виднелись ветви урючин и яблонь, “Волги” миновали несколько значительных каменных зданий и подъехали к воротам дворца Арк – резиденции Тараки, именуемой “Домом народов”.