Победитель
Шрифт:
Но надобы никакой не было, а просто Трофим устал слушать рассуждения Безрука о верности экономической политики, даром что толковал Безрук как по писаному – дескать, дело идет к тому, что НЭПу конец, и лично его, Безрука, такой расклад не может не радовать, а то, мол, опять мироед за старое взялся и противно смотреть на сытые рожи.
Еще в самом начале, когда мальчишка бегом принес первые два чайника, пиалушки, стаканы, тарелочки со сластями и орехами, поспешно и толково расставив все на дастархане, и Звонников, вопросительно взглянув на командиров и поймав чей-то одобрительный кивок, вытащил бутылку “белой головки”,
– Эх, Безрук! – неторопливо цедил он, щуря темные глаза, опасно поблескивающие на сухом скуластом лице. – Верно-то оно верно, все так, спорить не буду. Да только вот ты прикинь к носу. Ну, возьмем какой-никакой пример. Два года назад сколько баран стоил?
– При чем тут баран? – удивлялся Безрук.
– Да вот при том, – настаивал Трофим. – Двенадцать рублей он стоил. Пятнадцать – это уж от силы, если самого жирного двухлетку брать. А сейчас сколько? – тридцать пять!
– Об за тридцать пять только зубы рушить, – хмыкнув, заметил Трещатко. – К приличному барану теперь и за сорок не подступишься…
– Ну и что? – злился Безрук. – При чем тут бараны?!
– При том. Я к чему веду? Два года назад я на свой оклад десять баранов мог купить. А сейчас?
Безрук вздохнул, возводя глаза к небу, – мол, нет, ну вы только взгляните: человек о серьезных вещах, а они тут со своими баранами!
– А сейчас мне и на четырех не хватит, – закончил Трофим. – Есть разница? Как по-твоему-то, Безрук? Что для меня лучше? Или все едино?
– Ах, ты вот о чем!..
Безрук откинулся на боковину ката, несколько нервно крутя в пальцах пустую пиалу.
– Близоруко смотришь, Трофим, – вздохнул он. – Не в баранах дело. Товарищ Сталин чему нас учит? Тому учит нас товарищ Сталин, что революцию мы отстояли. Верно? И с разрухой сладили. Но мировой империализм страну победившего пролетариата в покое не оставит! Что это значит? Это значит, что скоро – война! Какой должна быть эта война? – победной! То есть придется нам громить врага малой кровью и на чужой территории. Что для этого нужно? – индустриализация! Потому что без индустриализации, Трофим, бить врага малой кровью и на чужой территории никак невозможно! Верно?.. Ну а коли верно, так люди должны не копейку сшибать, а заводы строить! – Безрук поднял стакан и закончил тоном, который отчасти показывал, как он сожалеет о том, что приходится растолковывать столь простые вещи: – Вот за это давайте и выпьем!..
Трофим пожал плечами, кивнул, неспешно выпил, а потом сказал, дохрустывая горчащую редиску:
– Ну хорошо… Пойду гляну. Что они там, черти, возятся!..
Раздраженно кривя правую щеку, свесил босые ноги с топчана, сунул в сапоги, потыркал пальцем, заправляя в голенища дудки галифе, и пошел к Джуйбору [9].
Берег негусто порос тальником, а сам канал бесшумно и плавно нес непроглядную толщу буро-коричневой воды, украшенную где урючным листом, где пчелой, безнадежно теребящей поверхность дребезгом намокших крыльев, где юркой и неизъяснимо округлой воронкой, так же быстро сгинувшей, как и возникшей.
Трофим
Должно быть, хозяин обратил на него внимание, и тут же давешний мальчишка примчался с куском кошмы, постелил на утоптанную глину и весело сказал:
– Пажалста!
– А! – ответил Трофим, усмехаясь в усы. – Ну что ж, спасибо… рахмат, бача, рахмат!
Пацан мгновенно унесся, а Трофим сел, спустив ноги вниз, к самой воде, в щетину зеленой травы, положил костистые кулаки на такие же костистые сухие колени и снова стал смотреть на завораживающе поблескивающее течение…
Бежит, бежит… вот и время так же бежит… смотришь – и не понять: вот вроде оно тут еще – а уже и нету!.. вот новое накатилось – а уже и его нет!.. как так получается?..
Он вздохнул и с нежностью подумал о сыне. Время, да… маленький еще… и то уже к седлу тянется – покатай да покатай! да поводья дай держать!.. вот ведь чапаевец!.. Не успеешь оглянуться – вырастет! Скажет: папка, давай на коня сажай!.. давай драться учи!.. воевать!..
Ему так приятно стало от этой мысли, от убедительности мгновенно вставшей перед глазами картины, что Трофим даже застонал немного. А что? – так и скажет Гришка, вот не встать с этого места! Боевой хлопец растет!
Негладкое зеркало воды подернулось туманцем, и из него выплыло смеющееся лицо жены – Катерины.
И тут же благостное ощущение не зря текущего времени отступило, растаяло, а вместо него накатило что-то вроде легкого беспокойства, что ли, раздражения… почти не осознанного, с каким и поспорить нельзя.
Трофим оглянулся.
Ребята галдели. Звонников, заметив его движение, потряс бутылкой, что как раз была у него в руке – разливал, должно быть.
Трофим ответно махнул – иду, мол. Нашарил справа комочек глины, кинул в воду… еще один. Плюх – и нету.
Если бы кто спросил у него прямо – веришь жене? – он бы не задумываясь ответил: верю!
Да и как не верить? Ни в чем пакостном Катерина не только замечена не была, но даже и тени подобного подозрения ни у кого не могло возникнуть. Гарнизонная жизнь тесная… все на виду… и коли что не так, непременно слушок завьется, потянется… ах, чтоб тебя!..
Самому понятно – не может ничего такого быть, не может! Любит его Катерина, нежно и благодарно любит… благодарно? – да, благодарно!.. с благодарностью за его собственную любовь, почти, бывает, лишающую его ненадолго сознания… и с радостью делит эту любовь с ним еженощно!
А вот поди ж ты – стоит подумать, будто может она быть ему неверна, как прямо кипятком обдает!..
Хоть бы чуть она не такая была, что ли… – тоскливо подумал вдруг Трофим.
На такую-то всякий посягнет… глаза!.. брови!.. губы!.. а как засмеется – так ведь просто сердце прыгает!.. А как пойдет, как бедрами качнет, как поправит невзначай платок на груди, как улыбнется вдруг лукаво и нежно!.. И вот знает, знает он, что нет в том лукавстве ни обиды ему, ни умысла нехорошего! Просто она такая – видная, красивая, источающая ток радости, нежности, безобидного веселья! Разве виновата?