Победитель
Шрифт:
– Старший лейтенант Плетнев! Разрешите?.. Там перед воротами поворот под девяносто градусов! И как два танка подавить за воротами? Они же нас в муку сотрут! А тяжелые пулеметы на башнях у ворот? Три БТРа, вы сказали! А рядом Генштаб – там тоже полно гвардейцев! Вооруженные!..
Гусев недовольно фыркнул.
– Подумаешь, Генштаб! Ну и что? Не числом надо воевать, а умением! По-суворовски!
Иван Иванович посмотрел на Плетнева с отчетливо читавшимся презрением во взгляде. Потом сказал ядовито:
– Вам, товарищ старший лейтенант, никогда в голову не приходило, что пришло время выполнить свой воинский долг? Возможно, даже ценой жизни! А не придумывать трусливые отговорки! Садитесь! И помните: нет крепостей, которые не смогли бы взять большевики!
Плетнев
…Минут через десять совещание окончилось. Толпой вывалились из палатки. Небо затянули облака, немного потеплело.
Закурили.
– Нет, ну ты смотри, а! – пробурчал Голубков, сплевывая табачинку. – Карты приличной нет. По какой-то схемке размалевывают, бляха-муха… А туда же – ценою жизни!..
– Гвозди парни, – сказал Астафьев.
Аникин вздохнул.
– Это точно. С такими не поспоришь…
– Это не они гвозди, а мы, – возразил Зубов. – И заколотят нас по самую шляпку!
В сумерках ярко вспыхивали огоньки сигарет.
Зубов вдруг расхохотался.
– Ой, ну это точно про нас!.. Плывут, значит, Василь Иваныч с Петькой через Урал. По ним белые из пулемета шарашат! Василь Иваныч одной рукой загребает. Петька ему все: “Василь Иваныч, брось мешок!” А Чапаев в ответ: “Не могу, Петька, не могу! Там план взятия Парижа! Помогай, сукин сын!..”
Заинтересованно присунувшиеся бойцы начали посмеиваться.
– Ну и вот, – ликующе завершал Зубов. – В конце концов выбираются на берег. “Ну и какой там у тебя на хер план взятия Парижа?! Чуть из-за него обои не утопли!” Василь Иваныч развязывает мешок – там картошка. Достает одну, кладет перед собой и говорит: “Вот, Петька, допустим, это – Париж!..”
* * *
У дальнего бруствера капонира стояли четыре раскладушки, стол и несколько стульев. Нахохлившись и кутаясь в шинели, на них сидели министры – Гулябзой, Сарвари, Ватанджар. Стуча зубами, они сопереживали тому, как Бабрак Кармаль наговаривает речь на магнитофон. Это было воззвание к народам Афганистана. Его должны пустить в эфир сразу после исполнения мелодии “Рага Мальхар”, звучание которой традиционно означает, что к власти пришел новый лидер…
Бабрак ждал, когда специалист закончит возню с барахлящим магнитофоном, и его самого тоже немного поколачивало. Но не от холода, а как будто током. Это и был ток – один из тех мощных токов, что трепещущими голубыми лентами струились к нему из близкого будущего…
Голубые ленты – с чем их сравнить? разве только с орденскими?.. Будущее перестало быть отдаленным. Он мечтал о нем годы и годы!.. сколько бессонных ночей прошло в яростных сожалениях о том, что оно не идет в руки, не хочет приближаться! Что скудоумцы распыляют жар революции на пустяки!.. Что его взгляд, столь зорко и точно пронизывающий грядущее, остается непонятым!.. – и почему? Потому что тех, кто достиг власти, уже нельзя оторвать от нее! Власть застит им глаза! Лишает разума!.. Слепцы!..
И вдруг оно, будущее, одним прыжком подступило к самым глазам.
Ныне жизнь отделена от него всего лишь хрупким стеклом часов и минут – штурм Арка назначен!.. свержение Амина предопределено!..
Да уж, всякого заколотит…
Тем более что и лихорадка последних дней расшатала нервы. Переговоры с представителем КГБ в Праге велись давно – примерно с того августовского дня, когда он получил известие, что снят со всех постов – как партийных, так и правительственных. Он больше не был послом Афганистана – одним росчерком пера Амин сделал его частным лицом и предписал вернуться на Родину для, как выражался этот хищник, “нового назначения”. Однако представитель КГБ в Праге отсоветовал ему это. Они часто встречались, толковали о том о сем… как бы о пустяках… Он и сам знал, что единственная должность, которая могла его ждать, – это должность одного из особо охраняемых заключенных тюрьмы Пули-Чархи. Или должность одного из трупов во рву, куда сваливали расстрелянных… Однако безделье томило. В Кабуле шла борьба – нет, война! война не на жизнь, а на смерть! – а он тут вынужден был неспешно
Да, Бабрак понимал это, но понимал смутно, несмотря на свой богатый опыт политики и борьбы. Это были неясные образы, брезжившие сквозь частокол прямых и резких политических намерений. Они тревожили душу, будто воспоминания прошлой жизни, бросали зыбкую тень на светлые перспективы деятельности, на будущие, ясно видимые победы и успехи; но никогда не облекались в точные вопросы и серьезные сомнения. Так – легкая рябь, трепетание ума и души… Может быть, срабатывал инстинкт самосохранения – ведь если он поймет это отчетливо, ему придется признать, что он тоже ничего не сможет сделать такого, что пойдет на благо людям; зачем же тогда власть? Получается, что она не нужна… следует отходить от дел, возвращаться к юридической деятельности… а еще лучше – уехать в деревню и пасти коз, и смотреть, как закат меняется рассветом, как вечный свет неба сначала рождает тени, а потом сам же рассеивает их… и вовсе не требуется участие человека, чтобы звезды загорались и гасли, трава всходила и сгорала… чтобы мир шел своим вечным путем… Возможно ли это? Увы, это невозможно!.. Сын генерала не станет пасти коз и баранов, если у него есть уверенность в том, что и как нужно переустроить, чтобы люди наконец-то обрели счастье!
И не тигренком [16] он чувствовал себя ныне, нет! Он был тигром! Голодным, злым тигром! Амин охотился за ним – не достиг! Амин убил Тараки и бросил всю родню Генсека в тюрьму! Хорошо же!.. Посмотрим, где будет он сам! Где будет его жена! Дочери!.. Мерзавец! Узурпатор!
Бабрак возбужденно крутил головой из стороны в сторону.
Русский сказал недовольно:
– Товарищ Кармаль! Это не та интонация. Вы должны говорить уверенно, но не торжествующе.
Бабрак облизнул губы и кивнул.
– После жестоких страданий, – снова начал было он, но тут же закашлялся и поднял руку извинительным жестом.
– Ничего, ничего. Давайте сначала.
Афганец пощелкал тумблерами.
– Товарищ Кармаль, – робко сказал Сарвари. – Может быть, когда с Амином будет покончено, вы произнесете эту речь прямо по радио?
– Дурацкий совет, – буркнул он. – Времени будет меньше, а волнения больше!
– Прошу вас, – повторил русский.
Бабрак кивнул, поправил ворот и снова облизал губы.
– После жестоких страданий и мучений наступил день свободы и возрождения всех братских народов Афганистана! Сегодня разбита машина пыток Амина и его приспешников – диких палачей, узурпаторов и убийц!..
Когда запись наконец закончили, русский товарищ повеселел. Насвистывая, он сматывал провода, упаковывал аппаратуру.
– Очень хорошо, товарищ Кармаль! – сказал Сарвари, пожимая руку Бабраку. – Эти слова проникают в самое сердце! Завтра весь афганский народ будет криками радости и ликования приветствовать вас – своего нового правителя!..