Победителей не судят
Шрифт:
Записывайте... Евладов.
— Записал, — проговорил лейтенант и тут же поднял недоуменный взгляд. — Вы хотите сказать, что это тот самый Евладов?
— Да. Тот самый. Вы хорошо его знаете. Вам интересен род его занятий?
— Если вам это известно...
— Бандитизм. Сказать, на что он живет?
— Если нетрудно... — лейтенант был явно растерян и совершенно не представлял, как ему вести себя дальше.
— Он обирает все соседние магазины, базы, торговые склады, промышленные предприятия, рынки, заправочные станции...
— Но это очень ответственное заявление...
— Я знаю.
— А этот, простите, как его...
— Евладов. Когда забудете эту фамилию, зайдите к начальнику отделения. Он напомнит. Подозреваю, что эта фамилия выколота у него на лбу. А если этой фамилии у него на лбу еще нет, то она там скоро появится! — С каждым словом Касьянин повышал голос и последние слова почти выкрикнул. Странно, но именно крик больше всего и подействовал на лейтенанта, он сразу сделался подчеркнуто вежливым, даже оробевшим.
— Ну что ж, похоже на то, что мы свое дело сделали... — он озабоченно оглянулся по сторонам. — Протокол осмотра места происшествия составили, следы юридически зафиксировали, даже вещественное доказательство нашли, — он похлопал себя по карману, где в целлофановом пакетике лежала пуля. — Осталось только попрощаться, — он осмотрел жильцов квартиры.
— Евладова сегодня будете брать? — поинтересовался Касьянин.
— Повременим. У нас нет доказательств, что нападение совершил именно он.
— Вы полагаете, такие доказательства будут?
— В любом случае решение о захвате, об аресте, задержании принимает руководство. Спокойной ночи, — лейтенант уже направился было к прихожей, но его остановила Марина.
— Вы что же, вот так и уходите?
— Конечно. А почему нет?
— Может быть, оставите до утра хотя бы одного-двух своих автоматчиков...
Ведь нападение может повториться.
— Знаете, что я обо всем этом думаю, — доверительно произнес лейтенант, избавившись наконец от робости и неуверенности. — Чем-то вы им досадили, они вас маленько припугнули... Скорее всего дело на этом закончится. Вам не стоит волноваться.
— Вы так уверенно об этом говорите, — пробормотал Касьянин. — Я могу передать ваши слова руководству?
— Зачем? — быстро спросил лейтенант и почему-то опять засуетился. — Вовсе, незачем. Это наш с вами разговор. К делу, по которому я приехал, он отношения не имеет.
— Даже так? — удивилась Марина.
— Все, что имеет отношение к делу, записано в протоколе, — назидательно произнес лейтенант. — Все остальное — домыслы, помыслы, умыслы, — он широко улыбнулся и подмигнул Степану, который смотрел на него, широко раскрыв глаза. — Спокойной ночи, — повторил он и вышел из квартиры вместе с экспертом и еще каким-то мужичком, который за все время так и не произнес ни единого слова.
Исчезли чужие люди и чужие голоса, в квартире стало тихо, на площадке прекратился веселый, молодой гогот — вся группа захвата съехала на лифте вниз.
Касьянин вышел на балкон и некоторое время наблюдал, как погружаются в машину ребята с автоматами — вязаные шапочки с прорезями для глаз так и остались у них на затылках. Видимо, опасности они уже не чувствовали и могли позволить себе раскрыть лица и вдохнуть прохладный ночной воздух. Хлопнули жидковатые двери машины, она отъехала от подъезда, свернула за угол и исчезла.
Проводив ее взглядом, Касьянин вернулся в квартиру.
— Что будем делать? — спросила Марина.
— Собирать вещи.
— Они не вернутся?
— Кто? Милиция? Нет, не вернется.
— А бандиты?
— Вернутся обязательно. Но не сегодня. Уже светает, над лесом поднимается заря, а бандиты тоже люди, им необходим отдых перед долгим и напряженным днем.
Они очень устают к концу дня.
— Когда уезжаем?
— Я отвезу вас на утренний поезд, а сам вернусь в редакцию.
— Зачем? — спросила Марина. — Почему мы не можем поехать вместе?
— Потому. Деньги надо получить, с редактором договориться... Что значит — сняться и поехать? Я человек служивый... Опять же нужно описать в газете сегодняшнее происшествие, — улыбнулся Касьянин.
— Доигрался один, — пробормотала Марина. — Дотешился, дозабавлялся. И получил в конце концов то, что и заслужил.
— Не один я чужими игрушками забавляюсь, — ответил Касьянин, уловив укор в словах Марины. — Если бы никто не совал свой нос в чужие дела, в чужие вещи, жизнь на земле была бы совсем другой.
— Я не знала, что в этом доме мне все чужое!
— Я тоже не знал, что в этом доме мне уже ничего не принадлежит, — ответил Касьянин.
— Утешься, дорогой, утешься... Здесь все твое.
— Спасибо, дорогая.
— Сына, даже единственного сына, не задумавшись, с двенадцатого этажа выпихнул! Это ведь надо Додуматься!
— Может быть, благодаря Степану мы и живы остались.
— Да! Согласна! Благодаря Степану! Но не тебе! Это не твоя заслуга!
— О твоих заслугах мы говорить не будем, — голос Касьянина зазвенел металлом. — Займись тряпками, лифчиками, трусиками... Не забудь купальник прихватить, ты, кажется, собиралась загорать на берегах Днепра! — И Касьянин вышел на балкон.
Над городом поднимался рассвет. Полоска неба на востоке быстро светлела, постепенно из бледно-серой превращаясь в розовую. Из предутренних сумерек проступади темные громады недостроенных домов. Где-то там, в бесконечных пещерах вон того крайнего дома, моя единственная свидетельница Наташа, неожиданно подумал Касьянин и даже сам удивился своей мысли — оказывается, он помнил о ней, оказывается, в чем-то еще на нее надеялся. Хотя сейчас, после ночного наезда, ее лепет о том, что двое из темноты побежали к поджидавшей их машине... Чепуха все это.