Победоносец
Шрифт:
Марк не посчитался с этим. Уж очень хотелось рассказать, как он собирается устроить жизнь на Луне перед возвращением на Землю. Движения руки не достало, тишины пришлось потребовать голосом. Начал он с перечисления зол, с которыми следует покончить. Говорил о несправедливом неравенстве перед законами, которые одним позволяют слишком много, а других стреножат на каждом шагу, говорил о рабстве, неприкрытом и куда более худшем, скрытом, из-за которого большинство тяжко трудится в нищете, увеличивая богатство сытых, говорил о притеснении женщин, об отсутствии просвещения, о власти, систему которой необходимо изменить, на будущее отобрать власть у самоуправствующих
Народ слушал довольно мирно, лишь изредка прерывал неясным гулом, но только Марк собрался перейти к созидательной части выступления и развернуть план исправления существующих порядков, как кто-то неожиданно громко спросил, что дальше будет с заморским походом. И словно это было заранее договорено, по этому сигналу поднялся страшный шум. Крик не прекращался, и Марку не давали говорить, несмотря на все его попытки. Но еще удивительнее оказалась внезапная тишина, воцарившаяся, как только поднялся Элем, до той поры молча сидевший на высоком троне под колоннами.
Элем выступил как бы в защиту Марка. Вначале он обратился к народу с просьбой уважительно выслушать слова Победоносца, потому что среди них, без сомнения, много спасительных и полезных. Он сам, Элем, хоть и поставлен от народа (именно так он выразился) в правительствующие первосвященники, не осмелился бы нынче говорить, если бы не был убежден, что его слова продолжают мысль Победоносца, который его поставление с самого начала признал и освятил.
У Победоносца, продолжал он, множество заслуг, достойных живейшей благодарности. Хотя военный поход на юг, несмотря на великую отвагу преданного войска и беззаветную жертвенность народа, не щадившего живота и имения своего, не удался так, как этого следовало ожидать, однако отвоеван порядочный кусок земли, и если шерны в будущем соизволят держаться мирно, там можно будет основать новые поселения.
Вот и нынче Победоносец выступает с кое-какими проектами, уж выслушать которые в любом случае следует. Правда, тем, кто хорошо знаком с условиями на Луне, все это представляется чересчур смелым и излишним, но ведь, с другой-то стороны, Победоносец — он властелин, которому дозволено подвергать испытаниям благо и счастье народа, даже самым опасным испытаниям, когда и как это ему будет угодно.
А закончил он так:
— Однако вижу, что нынче вы не расположены слушать советы и рекомендации благословенного Победоносца, и поэтому я приказываю вам разойтись по домам, а мы потом назначим вам срок для повторного собрания.
Народ с криком и шумом повалил из собора.
Марк был настолько изумлен содержанием речи и ораторскими уловками Элема, что даже не прерывал его. Сидел на амвоне и с интересом смотрел на первосвященника, как тот, разглагольствуя, то и дело на лету поглядывает на Севина, который стоит поблизости в смиренной позе и изредка поддакивает малозаметными кивками. Но после того, как раздались восхваления в адрес первосвященника и народ быстро оставил собор, не проявив никакого желания слушать поучения Марка, Победоносец быстро подошел к Элему и, протянув руку, остановил его, совсем уже собравшегося уходить.
— Как прикажешь понимать? — грозно спросил Марк.
— Разошлись, — просто ответил Элем, как будто он здесь ни при чем.
— Это твои штучки, твои происки! Я прикажу прилюдно отхлестать тебя кнутом, чтобы все знали, за кого я тебя держу, пес!
Первосвященник побледнел.
— Вели, Победоносец, — сказал он. — Но только потом не жди от народа послушания.
Видя, что в соборе почти никого не осталось, Элем ударился Марку в ноги:
— Владыка! Ты неправо упрекаешь и судишь нижайшего слугу твоего и пса, который тебе по-прежнему верен. Ты же сам видел, что нынче народ неспокоен и рассеян, я не хотел, чтобы твои слова пали на неподготовленную почву. Я боялся, что, если тебя хоть раз хоть в чем-то не послушаются, святое вселунное уважение к тебе потерпит ущерб, тем более недопустимый, что это всему народу был бы грех. Я правильно поступил, когда позволил черни разойтись. Когда ты решишь, что пора, ты сам ее созовешь.
Ни на секунду не заблуждался Марк насчет подлинных намерений Элема, но не мог отказать ему в правоте относительно того, что это первое собрание не было настроено дружественно выслушать его планы. Но, будучи глубоко и сердечно заинтересован в проведении реформ во что бы то ни стало, он выбрал иной путь, который в тот момент показался наиболее верным. А именно: он созвал своего рода комитет, состоящий из самых разных представителей местной знати, который должен был под его началом и без лишнего шума выявить все недочеты и наметить новые установления. Таким образом они выглядели бы принятыми по воле самого народа, а не навязанными извне, пусть бы и пришельцем с Земли.
Элем устранился от участия в этой комиссии, отговариваясь невозможностью согласовать это со своим положением и обязанностями, а вместо себя прислал Севина, которого обязал постоянно присутствовать и отчитываться перед первосвященником. Но более всего задело Победоносца решительное самоустранение Крохабенны. Старик воспротивился настолько, что ни к чему не привели все усилия уговорить его. Он решил никуда не трогаться с Кладбищенского острова, а в ответ на все настояния твердил одно:
— Устал я от долгой жизни и не хочу лезть туда, где и без меня обойдется. Оставьте вы меня в покое.
Наконец Марк сам отправился к нему с уговорами. Крохабенна сказал:
— Сынок, я тебе еще пригожусь. Пока пусть обходится без меня. Если когда-нибудь понадобится поддержать тебя, а так оно, наверное, и будет, потому что намерения у тебя добрые, то меня по крайней мере не обвинят в том, что я отстаиваю собственных рук дело.
Работа комиссии подвигалась не слишком проворно. С самого начала обнаружилось множество затруднений, почти непреодолимых. Иногда у Марка возникало впечатление, что чья-то рука у него за спиной только тем и занята, чтобы превращать в ничто все, что только он ни сделал бы или ни вознамерился сделать. Но он решил держаться. По крайней мере, до поры до времени. Только морщился и все чаще возмущался, не замечая, что его гнев оказывает на людей с каждым разом все меньшее действие.
А вокруг начали твориться странные дела. Неизвестно кем распространяемые, о работе комиссии стали расползаться преувеличенные и искаженные слухи, заранее настраивающие народ против всего, о чем там только ни договаривались. Говорили, например, что имущество будет поровну поделено между всеми гражданами, а кому не хватит, тех попросту зарежут. Говорили, что размеры семейств будут ограничивать и для этого топить лишних младенцев. Говорили, что власть первосвященника будет отменена, а вместо него будет править тайный совет, имеющий право заочно приговаривать к смерти любого несогласного. А женщинам дадут такую свободу, что даже верность мужьям они обязаны будут не соблюдать. И выворотней уравняют в правах с людьми.