Побочный эффект

Туринская Татьяна

Похихикал, приняв за шутку, а потом, увидев, как она укладывает свои вещи в его чемодан, не нашел слов, чтобы отказать ей. Маришка, правда, весь отпуск с ним не разговаривала, да поделать уже ничего было нельзя: не развернешь ведь Женьку на сто восемьдесят градусов, не отправишь в Москву?

С отцом Маришка не разговаривала. Зато с Женькой, похоже, нашла общий язык. Не сказать, что они сдружились, но, по крайней мере, Маришка не относилась к ней слишком уж враждебно.

Постепенно и незаметно врастала Женя в семью Русаковых. О свадьбе

не заикалась, удовлетворяясь — пока! — статусом сожительницы.

Хозяйствовала потихоньку, не скрывая удовольствия от домашних хлопот. Прибирала квартиру, готовила, обслуживала-обстирывала. Готовить старалась с фантазией, не позволяя себе кормить семью полуфабрикатами из ближайшего супермаркета. Играла на контрастах: 'Ирине некогда было готовить, не хватало для вас времени, а у меня вы на первом месте: если я вас не накормлю — никто не накормит'. Постирать в эпоху супер-навороченной бытовой техники — небольшая доблесть, зато после стирки Женя незамедлительно выглаживала все белье, вплоть до носков, демонстрируя: смотрите, какая я замечательная хозяйка!

Все было хорошо. Или ей это только казалось? Внешне Сергей всем был доволен. По крайней мере, никогда не демонстрировал, что что-то в их отношениях его не устраивает. И добрым был, и заботливым. Порой даже ласковым. А нет-нет, да и сыграет память злую шутку, нет-нет, да и назовет Женю ненавистным именем 'Ира'. Когда замечал оговорку — сильно смущался, но чаще не замечал. Крикнет в глубину квартиры:

— Ириш, завари чайку, — и сидит себе дальше перед телевизором, внимательно наблюдая за перипетиями матча 'Спартак' — 'Динамо'.

А Женя чайник на огонь поставит, и сидит на кухне, как пришибленная. Оно-то, казалось бы, ерунда — всего-то имя, набор звуков. Но ведь чужое! Имя, канувшее в прошлое! А он его забыть не может. Даже не замечает своих оговорок.

Как долго он еще будет Иру свою вспоминать? А ночью? Разве легче ей выносить его ночные оговорки? Ведь знала, чувствовала — не ее он ночью любит, не ее ласкает!

Но Женя терпела: Бог терпел, и нам велел. Дождется, когда Сергей заснет, и плачет в подушку: ну когда, когда он поймет, что я лучше?!

Ждала, когда их отношения станут более близкими, душевными. Поначалу, ясное дело, ни о какой близости, кроме физической, и речи не шло. Но на том этапе это было вполне оправданно. Так она же давно не любовница! Ведь и в отпуск вместе ездили, и живут вместе уже несколько месяцев. Даже его дочь ее приняла: пусть не визжит от восторга, не вешается на шею, не говорит Жене каких-то особенных слов — этого от нее никто и не ждет. Главное — вполне по-человечески с нею общается. Почти. А тот, который должен бы оберегать ее чувства от разочарований, с каждым днем, кажется, отдаляется все дальше. Почему, почему?!

Почему, проснувшись в одной с нею постели, Сергей хмурится, вместо того, чтобы радостно чмокнуть ее в щечку? Или хотя бы с улыбкой пожелать доброго утра. Но он все чаще прячет от нее свой взгляд: натянет тренировочные штаны, отвернувшись к стенке, и бежит из спальни, будто преступник от погони.

Почему, столкнувшись в дверях или в проходе, отодвигается бочком к стене, освобождая

ей дорогу? Почему отводит взгляд в сторону и даже не улыбнется? Почему они молчат в машине всю дорогу от дома к гаражу? И когда обратно едут — тоже молчат. Сергей будто специально включает музыку на полную громкость, лишь бы не говорить. И все чаще и чаще Женя стала ловить на себе его затравленный, измученный взгляд. Почему?!

Почему вместо того, чтобы становиться ближе друг другу, они только расходятся все дальше, словно едут на эскалаторе в противоположные стороны?

Это когда-то, в самом начале их отношений, им не о чем было говорить — однако тогда они все же находили общие темы. А теперь, спустя столько времени, Жене вместо того, чтобы мечтать о духовном сближении, все чаще приходится надеяться, что пропасть, возникшая между ними, не будет разрастаться, а останется хотя бы такой, как сейчас.

Давно чувствовала Женя, что надвигается что-то нехорошее. И сама иной раз готова была взорваться, так хотелось выяснить, наконец, отношения: кто она ему — кухарка, уборщица? Или кукла резиновая для отправления нужды определенного рода? Или любовница? Или все-таки жена, пусть хотя бы и гражданская?

Но одергивала себя в последний момент: не в ее положении качать права, ведь в любую минуту ей могут указать на дверь. А потому терпела, старательно подлащиваясь каждый раз, демонстрируя мнимую свою бестолковость. Мол, а разве у нас что-то не так, дорогой, разве есть какие-то проблемы? а по-моему, все нормально…

Вот и в тот вечер старательно изображала дурочку. Колдовала на кухне, пока Сергей смотрел боевик с участием Роберта Де Ниро и еще кого-то знаменитого, чью фамилию никак не могла запомнить. Придумала новый рецепт: десерт из ванильного мороженого, абрикосового суфле и шоколадного ликера. В комнату внесла торжественно, держа поднос на вытянутой руке, словно профессиональная официантка:

— Сюрприз!

Сергей дернулся, как от пощечины, отшатнулся. От удара головой о стену спас мягкий подголовник дивана.

— Я тебя напугала, милый? — ласково прощебетала она. — Прости, не хотела. Знаешь, у меня еще ликер остался. Может, мы его и без десерта попробуем, в чистом виде, а? А потом… Воспользуемся Маришкиным отсутствием — так надоело сдерживать себя, хочется оторваться на полную катушку! Ты же знаешь, я так люблю покричать, постонать… Мррр…

Потерлась щекой о шею Сергея, будто кошка, выпрашивающая ласки хозяина. Однако вместо того, чтобы поддержать игру, тот лишь отодвинулся недовольно, и снова уставился в экран.

— Ну, Сереж, я так не играю. Неужели тебя больше привлекает Де Ниро? А я? Смотри, какая я у тебя! И, между прочим, это все твое!

Схватила руку Сергея и сунула ее себе под короткую маечку, фактически вложив грудь в его ладонь. При этом губами ловила его губы: мой, мой, я тебя поймала!

Но нет, не поймала. Сергей грубо вырвался, вскочил с дивана, как ошпаренный:

— Прекрати!

Боевик был забыт. Русаков отвернулся к зашторенному окну и стоял посреди комнаты памятником, словно не зная, куда же ему теперь деваться.