Поцелуй анаконды (Сборник)
Шрифт:
– Ну-да, ну-да, – махнул рукой Поляничко. – Но просьбица у меня к вам будет: разрешите мне время от времени наведываться к вам за советом, а? Вдвоем-то сподручней?
– Бога ради! Нам-то, главное, как можно скорее этого дьявола обезвредить.
– Вот! – Полицейский поднял вверх указательный палец: – Точно подметили: дьявол он и есть.
3
Люди давно перестали меня интересовать. Вернее, они меня интересуют настолько, насколько необходимы для достижения моих целей. Все эти господа и дамы, всякие там превосходительства и благородия, а так же купчики, мещане, крестьяне или рабочие – серая масса, живущая подле меня. Я могу не обращать на них никакого внимания, не замечать их, но лишь до тех пор, пока они не мешают мне наслаждаться жизнью. А мешать они могут по-разному. Больше всего меня раздражают те, кто кичится своим богатством. Это, как правило, вчерашние мещане, которым судьба подарила счастливый лотерейный билет. Заработав несколько десятков тысяч, они мнят себя местными Рябушинскими, Поляковыми или Морозовыми. И вот тогда появляюсь я и ставлю их на место. Для меня это не составляет особого труда. В нашем провинциальном городишке все хорошо осведомлены друг о друге. Нарисовать полную картину жизни любого обывателя занимает у меня не более двух-трех вечеров. Но всех человекообразных бестий объединяет одно – страх. Страх старости, измены, бедности, болезни, немощи, забвения, потери любимого человека… Главное понять, какой у человека «peur» [24] основной, и тогда он полностью окажется в моих руках. В дополнение к основным страхам бывают более мелкие, которые называют боязнью. Боязнь грозы, мышей, змей, темноты, черной кошки, перебегающей через дорогу… Это уже не так серьезно, но все равно небесполезно знать о том, кем вы собираетесь управлять, а точнее сказать, манипулировать. Слово «manipula» пришло к нам от древних римлян. Это третья часть когорты. Но с годами военное значение забылось, и теперь «манипуляция» – искусное движение либо действие руками. Стало быть, я – манипулятор? Вероятно. Только термин этот мне не очень по нраву. Все-таки я не фокусник. Мои действия основаны не на обмане, а на точном расчете. И потому мне больше подходит слово «архитектор», или нет, лучше – «дирижер». Ведь я дирижирую смертью. И мой оркестр сейчас исполняет очередную сонату, состоящую из трех частей. Как известно, в сонате первая часть стремительная, вторая – медленная, а третья, заключительная, вновь быстрая. Именно так будет и у меня. Первая закончилась. Пришло время второй. Я уже приготовил партитуру, музыканты – на своих местах. Что ж, дамы и господа, пора занимать места и гасить лампы в зрительном зале!
24
Peur (фр.) – страх.
4
Ювелир Мацлович жизнь вел правильную и благообразную. С соседями и родственниками не ссорился, от плохих людей держался подальше, был не жаден, но и не расточителен, взаймы не брал, в долг не давал, синагогу посещал регулярно и золотишко у сомнительных личностей никогда не скупал, даже несмотря на явную выгоду. «Покупать у жулика вещи – грех, потому что такой поступок побуждает вора делать новые кражи», – говаривал он. Наум Яковлевич был уверен, что правда и справедливость существуют, в тюрьме сидят лишь отпетые негодяи, а в полиции работают кристально честные и глубоко порядочные люди, призванные государем охранять закон и порядок.
Каково же было его удивление, когда к нему, законопослушному человеку, явился невысокий толстяк, представившийся помощником начальника сыскного отделения и, бесцеремонно выпроводив троих посетителей, плюхнулся в кресло напротив и велел подать чаю.
– Вы занимались реставрацией серебряного ковша шестнадцатого века, переданного Вием? – громко отхлебывая из стакана горячий чай, сразу перешел в наступление Каширин.
– Да, я. А что случилось? Почему вы меня об этом хотите спросить?
– Тут вопросы задаю я, так что извольте давать точные и откровенные ответы. В противном случае мы продолжим наше общение в тюремном замке. Ясно?
– Да-с, – робко ответил Мацлович и, как ученик перед преподавателем, положил руки вдоль колен. Он всегда робел перед хамами, потому что не знал, что можно ожидать от них в следующую минуту.
– Итак, где находится этот серебряный ковш?
– Второго дня господин Вий забрал его.
– Он сам приходил?
– Самолично-с.
– А вы разве не были у него дома? – Полицейский сверлил Мацловича взглядом, точно штопором.
– Нет, а зачем мне было к нему ходить, если он сам ко мне явился?
– Это ложь. Вы были у него, у нас есть неопровержимые доказательства вашего присутствия в его доме. Вас видели. Внешность у вас, знаете ли, очень запоминающаяся, да и прихрамываете вы.
– Ну да, – нехотя согласился Наум Яковлевич. – Мне пришлось к нему зайти, потому что червонец, которым он расплатился, оказался фальшивым. А что мне оставалось делать?
– Так-то лучше. Вы заходили в дом?
– Заходил, но не дальше передней. Он поменял банкноту, и я ушел, – лепетал золотых дел мастер.
– Ладно, – вставая, бросил сыщик и полез за портсигаром. – Одевайтесь, да побыстрей. Поедем в участок. Я жду вас на улице.
– Вы что же это меня… арестуете? – дрожа всем телом, спросил ювелир.
– Мы возьмем ваши отпечатки пальцев и проведем опознание. Вопрос о вашей свободе будет решать следователь. Так что не теряйте времени. Собирайтесь. Кстати, Вия вчера отравили. И вы – один из подозреваемых.
– Фиря, собери мне чемодан! Меня забирают в тюрьму! – дрожащим голосом прокричал хозяин дома.
– В какую тюрьму? За шо? – послышалось из соседней комнаты, и в дверях появилась седая женщина в накинутом на плечи платке и длинной серой юбке.
– Они думают, что я убил Агапия Марковича! Представляешь?..
– А шо, этого прохвоста все-таки укокошили?
– Ну вот, – осклабился полицейский, – попался шмуль, как муха на клейкую ленту.
– Фиря, не говори глупостей, твой язык накличет на нас беду!
– Я жду ровно пять минут, – предупредил Каширин и, продув папиросу, вышел на улицу.
5
Покинув дом почившего антиквара, Клим Пантелеевич тут же нанял сани и отправился к Нижнему базару. Именно там, на Хоперской, и находилась мастерская Арсения Самсоновича Сорокодумова. Зачем Ардашев взялся за расследование этого дела, он и сам толком не мог сказать. Видимо, его возмутила наглость преступника, не только убивавшего ни в чем не повинных людей, но и оставлявшего в комнатах своих жертв колоды с картами, собранными определенным образом. «Почему именно бубновый король лежит сверху колоды? – в который раз задавался вопросом адвокат, доставая новую конфетку из коробочки монпансье. – Что все это значит? Есть ли в этом некая подсказка или, наоборот, злоумышленник пытается таким образом запутать следствие?»
Вообще-то присяжный поверенный прекрасно отдавал себе отчет в том, что частная сыскная деятельность в России запрещена. Да ведь он никогда ею напрямую и не занимался. Почти всегда находился благовидный предлог для заключения соглашения с клиентом по какому-нибудь гражданскому делу, так или иначе связанному с уголовным. Чаще всего это были дела о наследстве. Но в тех случаях, когда этого не удавалось, а азарт брал свое, Ардашев все равно не нарушал закон, поскольку отыскивал злодея совершенно бесплатно. Конечно, полиции все это было хорошо известно, и вопросов по этому поводу у властей почти никогда не возникало. Более того, тот же самый Поляничко без помощи Клима Пантелеевича в сложных делах обходился весьма редко, а они после беспорядков пятого – седьмого годов посыпались, как горох из порванного мешка. Казалось, что сломался какой-то очень важный механизм в человеческой психике, который раньше гасил чрезмерные проявления зависти, злобы и жестокости. В церковь теперь ходили далеко не все. Люди стали забывать святые божьи заповеди. «Как объяснить, что среди православных появляется все больше неверующих?» – размышлял Ардашев, глядя на украшенные витрины лавок и дорогих магазинов. «Неужели виной всему прогресс? Нет, дело, видимо, в другом. К сожалению, в последние годы сама церковь превратилась в ветхозаветный институт с кастовыми семинариями, разложением нравов среди большей части духовенства и утратой влияния на население. Церковь отстала от общества. И тысячу раз прав московский митрополит Макарий, осуждающий служителей алтаря, занимающихся посторонними, далекими от веры делами. Едва ли одними циркулярами и предписаниями можно создать тип доброго пастыря. Сущность вопроса значительно глубже. Надобно реформировать весь уклад приходской жизни. Приходы сами должны избирать кандидатов на должности священников, дьяконов и священнослужителей. Тогда и только тогда народится тип действительного наставника, настоящего духовного отца своего народа. Конечно, это не единственная мера, но она очень важна для морального оздоровления общества».
Гнедочалая лошадка привезла сани к Хоперской улице. Оставив вознице два гривенника, Ардашев зашел в мастерскую. Комната была небольшой, но уютной: диван, чайный столик, шкафчик с книгами, стулья и письменный стол. На стенах висели репродукции голландских мастеров XVII века.
– О! Безмерно рад видеть в своих убогих стенах всемирно известного сыщика-адвоката! – воскликнул невысокий, слегка обрюзгший человек лет сорока. Аккуратненькая бородка клинышком и ухоженные усики-пирамидка добавляли его внешности интеллигентности. Он был одет в суконную, совсем не франтоватую пару, которая обычно продается в дешевых магазинах готового платья. Чистый, но уже немодный воротник белой сорочки был перетянут черным галстуком весьма неброского вида. – Что привело вас? Неужто новый книжный знак решили заказать?