Поцелуй анаконды (Сборник)
Шрифт:
Сначала я долго не могла прийти в себя, но потом успокоилась. Ведь я актриса и должна оставаться ею в любой ситуации. И в полночь, как и было оговорено, сыграла роль мертвой Апраксии. Утром, когда вновь пришел мой бывший возлюбленный, я смогла проскользнуть мимо слепого старика и уехать домой. Я получила свои 200 рублей, но разве это деньги? И даже сбор от бенефиса, который состоится сегодня вечером, не сможет покрыть мои долги и самые потребные расходы. Вот потому-то я решилась на роковой для меня шаг. Час назад я разговаривала с Галиевым и потребовала от него 10000 рублей за молчание. Рассмеявшись в лицо, этот азиат поставил одно условие: сегодня вечером, сразу после бенефиса, я должна буду отужинать с ним в ресторации гостиницы «Гранд-отель» на Александровской. И только после этого он передаст мне сразу всю сумму. На всякий случай я спрячу это письмо в статуэтку моего ангела-хранителя и сдам в ломбард, а билет засуну между старых писем (они в комоде). Это самый надежный способ хранения. Ведь кроме меня шкатулку никто не сможет выкупить, если я, конечно, останусь жива. Но раз вы читаете это послание, то выходит, что татарин меня обманул, и они, скорее всего, вместе с тем же приказчиком, уже меня убили. Я пишу и плачу от жалости к самой себе.
Не судите меня строго за мой поступок. Вы и представить себе не можете, насколько униженной и оскорбленной я себя чувствовала, когда человек, которого я совсем недавно безумно любила, предложил мне – за деньги! – как заурядной аферистке, пробраться в чужой дом, притаиться, устроить ночное представление, а утром бежать… И я бежала… Бежала как последняя воровка. Господи! Да он еще и торговался со мною, пытаясь отделаться сотенной. Как бы там ни было, но смерть искупила все мои грехи. Помолитесь, хотя бы мысленно, за упокой души рабы божьей Фаины. Прощайте…
Это письмо написано мною, Кривицкой Фаиной Иннокентьевной, находящейся в здравом рассудке и ясном уме, 18-го дня, ноября месяца, 1908 года, в чем я собственноручно расписываюсь».
В судебной камере стало тихо. Было слышно, как почти беззвучно плачет дама на задних рядах. Судья закашлялся, выпил воды и объявил перерыв.
9
– А коньяк не дурен, – вдыхая аромат «Мартеля», заметил Ардашев. – Знаете, мне иногда кажется, что его вкус может меняться от состояния души. Не находите?
– Нет уж, увольте, с вами спорить – себе дороже, – пробуя напиток, ответил Нижегородцев. – Лучше согласиться. Ну кто себе мог такое представить? Ни у одного человека в городе не возникло сомнения в том, что в замке на Барятинской поселилось привидение. А вы не поверили! И в результате, как всегда, оказались правы. А я проспорил ящик коньяка.
– Не переживайте, Николай Петрович, все равно ведь выпьем вместе. А что касается особняка номер сто на Барятинской, то его и через сто лет будут называть по-прежнему: «Замок с привидениями». А печальная история с актрисой Кривицкой и архитектором Шеффелем забудется. Лет через десять о ней уже никто и не вспомнит.
– Ну, это если никому не попадется в руки очередной рассказ господина Кургучева о ваших расследованиях. Он, я смотрю, благодаря вам приобретает все большую популярность у читающей публики. – Доктор допил коньяк и снова наполнил стакан. – Однако у меня остался один невыясненный вопрос: как вы связали воедино смерть Шеффеля и нахождение в замке актрисы Кривицкой?
– Тут все просто: привратник сказал мне, что один из возможных покупателей приходил осматривать дом дважды: вечером пятнадцатого и утром шестнадцатого. Архитектор, по вашим словам, упал с лесов пятнадцатого, в восемь пополудни. Поднявшись на второй этаж, я заметил рисовую пудру на подоконнике, на которую в некоторых местах накапал воск, но на самом воске не было не только пудры, но даже и пыли. Значит, кто-то пользовался свечой и пудрой совсем недавно, не более двух дней назад. Рисовая пудра, кстати, наиболее часто применяется в качестве театрального грима. Однако раз капал воск и горела свеча, то, следственно, где-то должны были быть сожженные спички. Но их я не обнаружил. И это обстоятельство навело меня на мысль, что находящийся там человек старался, насколько это было возможно, не оставлять следов своего пребывания. А значит, он находился там тайно. Позже, на лестнице, я нашел крохотный кусок белой материи, который мог быть только от женского платья. Все это, включая ваше упоминание, что привидение появилось как раз в ночь гибели архитектора, навело меня на мысль, что пудра на подоконнике и воск оставила особа, игравшая роль умершей Апраксии. Мое внимание привлек и тот факт, что леса уже разобрали, несмотря на то, что лепнина на потолке осталась незавершенной. И это бросалось в глаза. Но зачем была нужна такая спешка? Чтобы скрыть возможные следы? Следы чего? Убийства? Собственно, тогда я и предположил, что архитектору «помогли» сорваться вниз. Но в таком случае выходило, что преступление было совершено на глазах тайного свидетеля. Кто он? Ясно: это была женщина и, вероятнее всего, актриса. Вот потому-то я и купил билеты в театр для себя и супруги. Там я надеялся пробраться в костюмерную и, имея в руках образец ткани, отыскать нужное платье. Но Господь мне помог. И Кривицкая блистала в белом наряде на сцене. Ткань была та же, что и найденный мною лоскут. Признаюсь, в антракте я ходил к ней в уборную, уговаривал рассказать обо всем, предупреждал о возможной опасности и просил не предпринимать необдуманных шагов. Но она меня не послушала. Результат известен. Позже ко мне явился ее бывший ухажер – тот самый купец, который за двести рублей уговорил Фаину Иннокентьевну сыграть роль привидения.
– А его личность установлена? Он будет давать показания в суде?
– Не знаю. Теперь мне до этого нет никакого дела.
– А как Галиев узнал о ломбарде и статуэтке?
– Вероятно, покойница рассказала это под пытками. – Ардашев помолчал и добавил грустно: – Поверьте, я сделал все возможное, чтобы эти два чудовища дорого заплатили за свои преступления.
Бубновый король
1
Высокий худой мужчина лет сорока пяти, облаченный в пиджачную пару, сидел в кресле напротив Ардашева и смотрел в пол. Он то закрывал лицо ладонями, то сводил их в замок, то пощипывал бакенбарды. Наконец визитер изрек:
– Простите, я не знаю, с чего начать… Впрочем, вам, вероятно, известно, что моя супруга скончалась несколько дней назад, похороны были вчера.
– Примите мои искренние соболезнования, Флориан Антонович. Я не сумел проводить Софью Венедиктовну, потому что прибыл в Ставрополь только сегодня утром.
– Нет-нет, Клим Пантелеевич, вы не подумайте, я не в претензии. Напротив, вы всегда помогали мне добрыми советами. В коммерции без них не обойтись. Вот и сейчас я нуждаюсь в вашей помощи… В день ее смерти я был в отъезде, в Екатеринодаре. Меня вызвали телеграммой. Она умерла внезапно, хотя и страдала бронхиальной астмой. Это все знали. Но последнее время Софья стала поправляться. И все это благодаря доктору Нижегородцеву, который прописал ей хлористый кальций, йод, бедную белками диету… Словом, она пошла на поправку. Приступы почти прекратились, и мы, после моего возвращения, собирались на месяц в Кисловодск. Говорят, для астматиков тамошний климат – спасение. И вдруг скоропостижная смерть от астмы. Разве такое может быть?
– Боюсь, в этом вопросе от меня будет мало пользы. Я ведь в медицине не силен. А что по этому поводу думает доктор Нижегородцев?
– Николай Петрович в растерянности. Он ознакомился с результатами вскрытия и только пожал плечами.
– Так что же тогда вас смущает?
– Три вещи, – покусывая ус, вымолвил Ионов. – Во-первых, вечером, перед тем как у нее, очевидно, начался приступ, она зачем-то отпустила всю нашу прислугу и осталась одна; во-вторых, в спальне, на тумбочке, я обнаружил вот это, – он вытащил из бокового кармана пиджака колоду глазетных карт и положил ее на кофейный столик. – Я понятия не имею, откуда это. Картам я предпочитаю шахматы и потому вовсе не держу их дома.
– Позволите?
– Да, конечно.
Ардашев взял карты в руки и принялся рассматривать, а затем пересчитывать.
– Ну и третье: примерно недели две назад я получил анонимное письмо. Вот оно, – негоциант вынул из кармана сложенный вдвое листок и передал его присяжному поверенному.
– «Всемирная Лига Революционной Борьбы за Справедливость предлагает Вам переслать почтовый перевод в пять тысяч рублей, город Санкт-Петербург, до востребования, предъявителю десятирублевого кредитного билета N КЗ 387215. Если деньги не поступят до пятого декабря, либо если Вы обратитесь в полицию, то уже через неделю Вашу семью постигнет несчастье», – прочитал Клим Пантелеевич.
– Знаете, я не придал этому никакого значения, посчитав это послание проделками тех самых гимназистов, которых недавно выявили жандармы. Об этом писали все местные газеты. К тому же на почте надобно указывать фамилию и имя получателя. В противном случае деньги просто не примут.
– На гимназистов-шутников это не похоже. Они, насколько мне известно, угрозы писали печатными буквами, от руки, а это набрано типографским шрифтом. Вероятно, это кто-то другой.
– Видимо, так и есть, но я, как вы понимаете, должен был об этом рассказать, тем более что жена умерла двенадцатого, в пятницу, ровно через неделю. Кто знает, может, это чистое совпадение, а может, и нет.