Поцелуй победителя

Руткоски Мари

— Почему ты мне всё это рассказываешь?

Сарсин посмотрела на девушку, греющуюся в ярком свете солнца.

— Потому что ты меня поймешь. — А потом добавила: — И его. — Она снова умолкла. — Ты спросила, где он.

— Мне плевать, где он.

— Он был в отъезде. Только что вернулся.

После этих слов Сарсин резко встала и вышла.

Очевидность намека Сарсин, чтобы она сходила и повидалась с ним, настолько вывела Кестрел из себя, что она почти предалась ничегонеделанию. Раздражение нарастало и заполонило всё. Если Сарсин вложит в руку Кестрел цветок, то она раздавит его в кулаке, и с радостью увидит осколки розовых лепестков. Она почувствовала себя точно так же, сродни этим осколкам, когда проснулась в пустой постели.

В конечном счёте, раздражение обернулось гневом, который поднял её на ноги и заставил выйти за дверь.

* * *

Когда девушка шагала по коридору, что вёл из его лоджии в другую комнату, она услышала приглушенные удары, доносившиеся из глубины его покоев. Короткий металлический стук. Тихие звуки.

Тишина.

А потом тишина изменилась. Эта перемена была похожа на то, что происходит с мыслью — когда ненавязчивая идея-изыскание превращается в твердое решение.

Шаги. Они приближались.

Пульс Кестрел зачастил. Она замерла на месте. Девушка держалась за свой гнев... и каким-то образом растеряла его, когда он появился на пороге комнаты, в которую она уже вошла. Арин выглядел не так, как она ожидала. Без ботинок, куртка наполовину расстегнута. Чумазый. Небритый. Шрам полосой белел на темной коже.

Вздрогнув, он замер. А потом чуть улыбнулся. Улыбка была приятной. Это настолько отличалось от её чувств, что удивляло, как два человека, находящиеся в одном и том же помещении, могут испытывать настолько разные эмоции. Пока она думала об этом различии, для неё стало очевидно, что она уже и сама не знала, что именно чувствует.

Кестрел узнала ржавые пятна на его коже. Проще было сосредоточиться на этом. Это легче интерпретировать. Она вспомнила металлическое клацанье. Он вернулся с войны.

— Ты победил? — спросила она.

Арин рассмеялся.

— Нет.

— Что смешного в проигрыше?

— Не в этом дело. Просто... то, как ты задала вопрос, так похоже на тебя.

Она вздернула подбородок, почувствовав, как напряглось все её тело.

— Я не она. Больше не она. Я не тот человек, которого ты... — Она осеклась.

— Которого я люблю? — спросил он тихо.

Она ничего не ответила. Арин посмотрел вниз на грязные руки и потер их друг о друга.

— Извини, — сказал он. Арин сдвинулся с места, собираясь выйти из комнаты, но потом помедлил, положив палец на древесину дверного проема. — Я вернусь. — Тон его голоса, заставил Кестрел осознать, что его возвращение было очевидным для него, но не для неё, и что эта пауза возникла из-за понимания: что было очевидным для него, вовсе не столь очевидно для неё. — Через мгновение. Пожалуйста, не уходи.

— Хорошо, — ответила Кестрел, неожиданно для самой себя.

Он ушёл. Её сковала нервозность.

Кестрел не собиралась поддаваться нервозности. Этот решительный отказ помог продержаться чуть дольше. А потом: осознание — несмотря на то, как он выглядел, в нём чувствовалась своего рода доброта. Это успокаивало, и даже если Арин надеялся именно на это, Кестрел поняла, что трудно обижаться на того, кто добр.

Она все еще раздумывала над этим, когда он вернулся. Арин сменил куртку на свежую рубашку. И обулся в мягкие туфли. Лицо и руки чисто вымыл. В одной руке он держал свиток. Арин развернул его на небольшом восьмиугольном столе (изящном, с передвижными ножками; на двоих; столик для завтрака).

Свиток оказался картой.

— Мы потеряли остров Итрия, — сказал он, указывая на юг. — Он необитаем, но... — Арин прижал ладонь к столу в том месте, где бумага заворачивалась, и посмотрел на девушку. — Ты хочешь узнать об этом?

— А мне лучше не знать?

— Нет. Но тебе это может не понравиться. Мой народ воюет с твоим.

Её народ заточил её в плен. Они причинили ей боль. Она скрестила руки на груди.

— И что?

— Твой отец...

— Не говори о нём.

Её пульс вновь зачастил, застучав в ушах. Его тёмные брови приподнялись... и руки тоже. Ладони приподнялись над картой, но кончики пальцев продолжали придерживать бумагу. Кожа Арина была чистой, но ногти были обведены чёрным. Странно. Она сосредоточилась на этом. Как только Кестрел это сделала, она сразу же успокоилась. Её успокаивала сосредоточенность, чернота его ногтей показалась знакомой. По крайней мере, она могла распознать, что ей знакомо, а что нет, даже несмотря на то, что пока ещё не понимала, как это интерпретировать.

— Ты не очень тщательно вымыл руки, — сказала она.

Арин опустил взгляд на свои пальцы. Он убрал руки с карты. Бумага свернулась.

— О. — Он потёр большим пальцем ногти. — Это. На это нужно время, чтобы отмыть. — Его взгляд опустился, как ни странно, к кинжалу на её бедре, а потом Арин резко отвел его прочь, и это навело её на мысль, что он думал о сражении, в котором только что участвовал.

— Означает ли, что, проиграв эту битву, ты проиграешь всю войну? — спросила она.

— Возможно.

— Скольких людей ты убил?

Он пожал плечами. Он не знал.

— Это беспокоит тебя?

Он посмотрел ей в глаза, а потом медленно покачал головой.

— Почему? Тебе нравится убивать?

— Они хотят отобрать у меня страну.

— Значит, все-таки нравится.

— В последнее время, иногда.

— Почему?

— По многим причинам.

— Это не ответ.

— Но ты одна из этих причин, Кестрел. Вряд ли ты захочешь об этом услышать. Я боюсь, что ты вынудишь меня сказать то, что потом заставит тебя уйти.

Это дало ей время подумать. Кестрел вспомнила, как тщательно расправляла простыни, чтобы стереть своё присутствие в его комнате.

— Я не... — Слова застряли у неё в горле. Она присела на столик и уставилась на символ, вырезанный на его поверхности. Символ изображал бога. Вероятнее всего. У геранцев их много. — Я не понимаю, почему столько всего забыла.

— Ты была под воздействием наркотиков. — В его голосе осталось нечто невысказанное.

— Но ты считаешь, что дело не только в них.