Поцелуй победителя
Шрифт:
Кестрел осознала, как близко она стояла к Арину. Подняла лампу и, позолотив светом его лицо, осветила самый верх крыши шатра. Лампа излучала небольшое тепло между ними. Девушка отошла.
Арин коснулся руки, державшей лампу.
— Маленькие Кулачки, в чём дело? Что ты, что Рошар, вы оба такие злые. Моя вина лишь в том, что я получил удар по голове.
— И спал, и ехал верхом, и принимал ванну.
— Ну, у меня был просто отвратительный вид.
Кестрел отвернулась, зашагала к столу и впечатала лампу в столешницу.
Арин последовал за ней.
— Не знаю, как доказать тебе, что со мной все в порядке.
Она продолжала стоять к нему спиной. Что-то ужасно царапало ей горло.
— Мне повезло, — сказал Арин. — У меня есть ты. Довольно прочная голова. И божья благодать.
— Будь проклят твой бог.
Арин схватил её за руку выше локтя. Кестрел повернулась к нему. Всё веселье сошло с его лица. Его глаза были широко распахнуты, они требовали внимания.
— Не говори так.
— Почему это? Я могу сказать, что угодно. Кроме того, что действительно важно.
— Кестрел, забери свои слова. Он обидится.
— Твой бог рискует тобой.
— Он защищает меня.
— Ты его игрушка.
— Ты ошибаешься. Он меня любит.
Произнося эти слова, Арин выглядел таким одиноким. Он напомнил ей парус, изогнутый ветром, наполненный и пустой одновременно. Она обнаружила, что ревновала Арина к его богу. Внезапная ревность так крепко схватила девушку в свои объятья, что она не могла дышать.
— Это правда, — настаивал он.
И она поняла, что её слова ранили Арина, что любовь его бога к нему была такой ценной оттого, что он боялся вообще не встретить её нигде и ни в ком. И гнев Кестрел сошёл на нет.
— Мне очень жаль. Мне жаль. Я прошу прощения. И перед ним тоже.
Арин отпустил её, его облегчение было так легко прочесть.
— Я не очень злюсь на бога, — сказала она, — или тебя.
Он наморщил лоб.
— Ну хорошо, да, на тебя, немного. — Она нежно похлопал его по груди, затем приложила свою ладонь к его сердцу. Арин застыл. — Почему тебе так трудно принять заботу других людей?
Он молчал. Её большой палец покоился в выемке между ключицами. Кестрел чувствовала его пульс и ответ своего пульса. Он бился в бешеном ритме, словно пытался от неё убежать, и у девушки возникло такое чувство, будто она никогда не поймает своё сердце, не сможет удержать его на месте, не убережёт.
Но она больше не хотела его беречь.
Она сказала:
— Почему ты не хочешь увидеть, что людям ты небезразличен?
— Ты мне небезразличен, — добавила она.
— Я знаю, что ты переживаешь за меня. Но... — Арин внимательно посмотрел на неё. — Так поступил бы любой, ради друга.
— Ты больше, чем друг.
— На поле боя, ты осталась...
— Ну конечно, а как же иначе.
— У тебя ярко выраженное чувство долга. Так было всегда. Мне кажется, ты считаешь, что должна мне что-то.
— Я осталась, потому что люблю тебя.
Арин вздрогнул и отвернулся.
— Ты не это хотела сказать.
— Нет, именно это.
Снаружи ночь, казалось, разрасталась, напирая на шатер. Лампа пахла, как раскаленный камень. Его лицо медленно начало приоткрываться. Арин коснулся руки, которую девушка прижимала к его сердцу. Его ласка была лёгкой, тайной, которую она едва ощутила костяшками, тонкими сухожилиями, такими же сильными, как кость. Она почувствовала, что он обрёл уверенность.
Они не произнесли ни единого звука, когда Арин поцеловал её. Ничего не последовало и позже, когда она потянула завязки на его рубашке и нашла кожу Арина.
Он схватился за ее пояс, на котором крепился кинжал, сжал пальцы вокруг кожи, а потом просто снял его. Арин прошептал ей что-то в рот, что-то, напоминающее слова, которые потеряли свою форму и превратились в нечто другое.
Он отпустил себя. Кестрел услышала звук скольжения ткани о кожу, когда он стянул рубашку через голову, и его пальцы провели по наклонному потолку палатки, будто пытаясь поймать равновесие. Его рёбра были обвязаны марлей, тело отмечено шрамами. Одни старые, зажившие, коллоидные. Другие — розовые, свежие. Его покатые плечи были исполосованы бледными линиями, напоминающими следы от когтей, создавая впечатление, будто они были нанесены намеренно, как татуировки. Любопытно, она коснулась их.
Арин закусил губу.
— Больно?
— Нет.
— Что такое? В чём дело?
— Я скажу, — ответил он, — позже.
Его руки плутали по её рубашке, которая была восточного кроя, как и у Арина, без воротника. Довольно поношенная. Обтрепанная у шеи. Он с волнением потёр ткань между пальцами. А потом потянул её рубаху, чтобы та распахнулась, и Кестрел почувствовала, словно сама реальность стала шире и трепетнее: каплей воды на острие булавки.
— Кестрел... я никогда...
Она прошептала, что и для неё это было ново.
Потом наступила долгая пауза.
— Ты уверена, что хочешь...
— Да.
— Потому что...
— Арин.
— Возможно, ты...
— Арин.
Кестрел рассмеялась, и он последовал её примеру, осознав, что они нашли кровать. Слова отступали. Может быть, они улеглись на землю, накрытые одеждой, под небрежно свернувшимся поясом для кинжала. Может быть, позже они вновь вспомнят, как это — говорить. Чтобы осмыслить случившееся, но не сейчас. Сейчас балом правили осязание, вкус и слух.
Когда он входил в неё, она была рада, что лампа так и не погасла, и освещала его кожу. Навлекая тени на его тёмные влажные волосы, демонстрируя его плоть и шрамы, которые делали его Арином. Она не отвела взгляд.
* * *
Позже, когда они затихли, Арин взглянул на неё. Растянувшись рядом, Арин приподнялся на локте.
— Мне показалось, что я ещё сплю. — Его пальцы парили над ней: нос, ресницы, растрепанная коса, плечо. — Красивая.
Она улыбнулась.
— Как и ты.
Арин скептически откашлялся и скривился. Он нашёл кончик её косы и, как кисточкой, поводил по её щеке.