Поцелуй победителя
Шрифт:
— Что именно ты здесь делаешь?
— Просто дай мне уйти. Забудь, что видел меня, прошу.
— Я не могу этого сделать. Ты заставишь меня нести ответственность за всё, что собираешься сделать.
— Никто не пострадает, если ты не подпустишь никого к повозке. Придумай какое-нибудь объяснение. Никто не умрёт.
— Сегодня, возможно. А что будет завтра, когда нам понадобится то, что ты собираешься уничтожить? Ты же пришла за чёрным порохом, не так ли?
Она ничего не ответила.
— Я легко и просто могу остановить тебя прямо сейчас, — сказал он сухо.
— Если ты это сделаешь, то вручишь своему отцу ещё одну победу.
Он вздохнул.
— Самое ужасное заключается в том, что часть меня хочет ему угодить, несмотря ни на что.
— Нет. Прошу, не нужно. Ты не можешь.
— Но я хочу... ненавижу себя за желание угодить ему и не могу найти другой способ, чтобы при этом не навредить тебе. Может быть, ты его придумала, но так мне и не рассказала об этом. Если ты попадешь в руки моего отца, а, следовательно, и в руки своего, я себе этого никогда не прощу.
Кестрел сказала ему, что ей будет не хватать его. Она сказала ему тихо, в тон шума волн, что ей очень хотелось, чтобы он был ей братом, что ей жаль и что она благодарна судьбе за то, что ей посчастливилось познакомиться с ним.
Она ушла, не оставив после себя ничего, кроме бьющихся о берег волн.
Когда она добралась до Арина, тот раздвинул кусты и опустил восточный арбалет, который держал наготове.
— Тебе не пришлось бы, — заявила она.
Арин посмотрел на неё. Он бы выстрелил.
— Верекс — мой друг.
Арин разрядил арбалет. Его пальцы дрожали.
— Ты встретила его как друга, — признал он, — но...
Они оба бросили взгляд в сторону лагеря. Худая фигура Верекса медленно удалялась в его сторону. Он растворился в свете лагерного костра, на приличном расстоянии от повозки.
Кестрел развязала мешочек, сняла его с талии, отряхнула руки и одежду.
— Спички, живо.
Руки Арина ещё не слушались его. Он неуклюже завозился с коробкой. Кестрел забрала её, вынула спичку и, чиркнув ею о тёмную полоску, подожгла дорожку чёрного порошка на песке. Та заискрилась, загорелась, и по дорожке побежало пламя.
И они тоже побежали.
Пляж озарил взрыв.
* * *
Они держались подальше от дороги, пробираясь сквозь ночь обратно в свой лагерь. Не спешили. Лунный свет рисовал на земле причудливые узоры. Они молчали, но Кестрел знала, что они молчат о разных вещах.
Она не рассказала Арину, что видела своего отца в валорианском лагере. Что она никак не могла выкинуть из памяти его образ, что любовь к нему засела у неё в душе, словно кулак. Дрожащий, израненный. Она презирала эту любовь в себе. Разве это не похоже на любовь избитого животного, которое крадучись подползает к своему хозяину? И невозможно было отделаться от правды: ей не хватало отца.
И это было так ужасно, чтобы рассказать Арину.
Но, в конце концов, когда они остановились, чтобы устроить привал и поспать, даже не собираясь возиться с палаткой, просто завалившись в ложбине, которую они вытоптали в высокой траве, Арин заговорил. Он проскользнул рукой под тунику девушки, чтобы прикоснуться к её обнаженной спине, но замер:
— Всё в порядке?
Ей хотелось объяснить: раньше она не думала, что позволит кому-нибудь прикасаться к своей исполосованной шрамами спине, думала, что это будет противно ему и противно ей. И всё же его прикосновения заставляли её чувствовать себя лёгкой и обновлённой.
— Да.
Он поднял тунику, ища отметины от кнута, проводя пальцами по всей их длине. Кестрел позволила себе почувствовать это, дрожа под его пальцами и не думая ни о чём. Но напряжение росло. Он лежал неподвижно, за исключением руки.
Кестрел спросила:
— В чём дело?
— Твоя жизнь была бы куда проще, выйди ты замуж за валорианского принца.
Она развернулась, чтобы было видно его лицо. Запах чёрного пороха впился в них обоих. Его кожа пахла свечой, которую только что задули.
— Но не лучше, — сказала она.
* * *
К исходу следующего дня они догнали армию Рошара, которая остановилась... что странно — ещё было слишком рано разбивать лагерь для ночёвки и слишком поздно для обыкновенного привала. Более того, сами солдаты пребывали в недоумении. Они выглядели так, будто вообще никаких приказов не получили. Они держали строй, но скорее условно, переговариваясь между собой, правда, броню при этом не сняв, и коней не расседлав. Кто-то даже сидел в седле. Геранец держал лошадь под узды. Дакранец выглядел так, словно ему хотелось, чтобы и у его лошади были вожжи, и ему было чем занять руки. Когда Арин и Кестрел подъехали к авангарду, все подняли на них глаза. Лица обратились к Арину в поисках объяснения, явно испытав облегчение, что наконец-то им будет дан ответ. Но Арин даже не понял вопроса.
— В чём дело? — спросил он двух ближайших всадников.
— За нашим принцем кто-то пришёл, — сообщил дакранец.
Арин посмотрел на Кестрел, взволнованный неуверенностью в голосе дакранца. И он не знал, нужно ли ей перевести то, что он сказал.
— Кто-то его увёл? — спросила она на языке солдата.
Солдат цокнул зубами. Нет.
— Но я слышал, что его сиятельство по-настоящему испугался. На него смотреть было страшно. Кто-то думает, что она...
— Она?
— Несёт весть об окончании войны. Что мы должны отказаться от дальнейшего похода и отправиться по домам. — Солдат искоса посмотрел на Арина. — Кое-кто надеется на это.
— Явилась ваша королева? — спросил Арин.
Но это не королева пришла навестить брата.
Глава 37
Рошар стоял в одиночестве возле своего шатра. И Кестрел поняла, что имел в виду солдат, когда описал лицо принца. Она давно привыкла к его увечьям и уже редко обращала на них внимание. Но сейчас эмоции так сильно исказили черты его лица, что оно превратилось в уродливое месиво: маску потери, перекошенную злобой и стыдом.
Арин подошел к нему. Широко распахнутые глаза преисполнены беспокойства.