Поцелуй женщины-паука

Пуиг Мануэль

— Хорошо. Итак… что дальше? Вдалеке они слышат барабаны, муж меняется в лице, ни следа умиротворенности, он не может заснуть и встает. Девушка ничего не говорит, она само благоразумие, ни один мускул на ее лице не дрогнул, она делает вид, что заснула, но на самом деле лежит и прислушивается. И слышит, как открывается дверца буфета и, скрипнув, закрывается. И после этого тишина. Сначала она не решается пойти посмотреть, в чем дело, но мужа все нет и нет. Она собирается с духом, встает и видит: он сидит в кресле совершенно пьяный. Девушка осматривается и обнаруживает маленький ящик, в котором места — как раз для бутылки, находит пустую бутылку из-под коньяка, но еще одна стоит рядом с мужем, и она наполовину пуста. Девушка озадачена тем, откуда она взялась, потому что в доме вообще нет спиртного, но тут замечает, что в ящике под бутылкой кое-что спрятано — это связка писем и фотографий. С большим трудом она тащит мужа обратно в спальню, ложится рядом с ним, чтобы приободрить, показать, что любит его и что он теперь не один. Он смотрит на нее с благодарностью и быстро засыпает. Она тоже пытается уснуть, но теперь уже не может, хотя до этого все было хорошо. А увидев его пьяным, она сильно расстроилась. Девушка понимает, как прав был дворецкий, разбив тот бочонок с ромом. Она надевает халат и идет к шкафчику посмотреть, что там за фотографии, потому что ее ужасно интересуют фотографии его первой жены. Но, придя туда, она обнаруживает, что ящик закрыт и заперт на ключ. Но кто запер его? Девушка оглядывается, вокруг темень и полная тишина, разве что все еще слышны барабаны. Она подходит к окну,

чтобы закрыть его, лишь бы не слышать этот звук, но в это самое мгновение барабанный бой умолкает, будто кто-то за много-много миль от дома заметил, что она подошла к окну. В общем, на следующее утро муж как будто ничего не помнит, будит ее и приглашает завтракать, весь такой улыбчивый, и говорит, что возьмет ее с собой в поездку по острову. Она заражается его весельем, и они едут в тропики в большом кабриолете с поднятым верхом, играет живая, веселая музыка в стиле калипсо, [13] они проезжают дивные пляжи, и там есть одна очень сексуальная сцена, когда она хочет пойти поплавать (а к тому моменту они уже побывали в прелестных рощах, на скалистых утесах, нависающих над морем, там и сям раскинулись естественные сады с гигантскими цветами, и солнце палит), но она забыла прихватить купальник, поэтому он предлагает искупаться голышом. И вот они выходят из машины, девушка раздевается за какими-то камнями, а потом мы видим издалека, как она, обнаженная, бежит к воде. А потом застаем их лежащими на берегу под пальмами, она лишь набросила на себя его рубашку, а он в одних плавках, босой, и непонятно откуда, но ты знаешь, как бывает в кино, — откуда-то начинает звучать песня. Там такие слова, что за любовь нужно бороться, и в конце трудной дороги, изобилующей всякими преградами, любовь ждет того, кто за нее борется. Их мысли заняты лишь друг другом, им так хорошо, что они забыли обо всем на свете. А затем начинает темнеть, и когда они едут по дороге, на заднем плане виден освещенный солнцем, похожим теперь на огненный красный шар, старый дом в колониальном стиле. Красивый и загадочный, он весь порос зеленью, почти полностью скрывающей его. И девушка говорит, что хочет как-нибудь сюда заехать, и спрашивает, почему дом кажется заброшенным. Муж реагирует очень нервно и довольно грубо отвечает ей, чтобы она никогда, никогда не приближалась к этому дому, но не объясняет почему, пообещав рассказать как-нибудь в другой раз неопытная ночная медсестра, ночная медсестра ходит как сомнамбула, она спит или нет? ночная смена тянется долго, она совсем одна и не знает, к кому обратиться за помощью Что-то ты затих, даже своих обычных шуточек не отпускаешь…

13

Калипсо — тип индейской песни, в которой слова часто придумываются по ходу исполнения.

— Мне не очень хорошо. Ты продолжай, рассказывай, это меня отвлекает.

— Так, я забыл, где остановился.

— Я вообще не понимаю, как ты удерживаешь в голове так много деталей одновременно пустая голова, стеклянный череп, наполненный картинками с изображением святых и шлюх, кто-то швыряет стеклянную голову о гнилую стену, голова разлетается, все картинки рассыпаются по полу

— Несмотря на то, что они так здорово провели день, тревога девушки к вечеру возрастает: она снова и снова вспоминает, как муж занервничал в разговоре о заброшенном доме. По возвращении домой он идет в душ, и тут она не может устоять против соблазна порыться у него в карманах. Нет ли там ключей от ящика, который она хотела открыть прошлой ночью? Девушка осматривает брюки, находит связку ключей и бежит к шкафу. На связке — маленький ключ, всего один; она вставляет его в замочную скважину, и он подходит. Она отпирает ящик. Там полная бутылка коньяка, но кто ее туда положил? Ведь она ни на шаг не отходила от мужа с прошлой ночи, так что это не он — она бы заметила. А под бутылкой — какие-то письма, любовные письма, некоторые подписаны им, а некоторые — его бывшей женой, а под ними фотографии, на них он и какая-то женщина, она это или нет? Ее лицо кажется девушке знакомым, будто она видела его раньше; несомненно, она уже видела это лицо, но где? На фото очень интересная женщина, очень высокая, с длинными белокурыми волосами. Девушка рассматривает каждый снимок и обнаруживает фотографию, которая сделана как портрет, на ней только лицо, светлые глаза, немного потерянный взгляд… И тут она вспоминает! Это та самая женщина, что преследовала ее в кошмарном сне, женщина с безумным лицом, вся в черном… В эту минуту она слышит, что шум воды в ванной затих, и сейчас муж может застукать ее копающейся в его вещах! Поэтому она старается быстро все положить на место, кладет бутылку сверху на письма и фотографии, закрывает ящик и возвращается в спальню, а муж уже там! Он улыбается, он завернут в большое полотенце. Девушка не знает, что делать, и предлагает вытереть ему спину, она не знает, как отвлечь его бедная медсестра, такая невезучая, ее посылают к очень тяжелому больному, и она не знает, как сделать, чтобы он не умер или чтобы она сама не заразилась, опасность заражения чрезвычайно велика, потому что он уже собирается одеваться, но ведь ключ у нее в правой руке, и он может обнаружить пропажу в любую секунду. И вот она начинает одной рукой вытирать ему плечи, а другой ищет на стуле его брюки — она не знает, как положить ключ обратно, но внезапно ее осеняет, и она предлагает расчесать ему волосы. Он соглашается, говорит, что это замечательная мысль и что расческа в ванной. Она отвечает, что негоже ему гонять ее за гребешком, поэтому он идет в ванную сам, а она тем временем за каких-нибудь пару секунд успевает сунуть ключ в карман брюк. И когда он возвращается, она начинает его причесывать и массировать ему голые плечи. Она может вздохнуть с облегчением. Проходит несколько дней, и каждую ночь около полуночи ее муж встает, потому что не может заснуть, девушка все видит, но притворяется спящей — она боится обсуждать с ним этот вопрос напрямую. Каждое утро ей приходится тащить его в спальню, потому что он, пьяный, засыпает в кресле. И всякий раз она находит бутылку — новую, полную. Так кто же кладет ее в ящик? Девушка не смеет спросить об этом мужа, потому что каждый вечер он, возвращаясь с плантаций и видя, как она ждет его с вышиванием в руках, очень радуется, но каждую полночь снова слышатся барабаны, и он начинает нервничать и не может заснуть, пока не напивается до беспамятства. Естественно, девушку это тревожит все больше, и она в отсутствие мужа даже пытается поговорить с дворецким в надежде, что тот откроет ей секрет, почему ее муж иногда становится таким нервным, но тот со вздохом отвечает, что у них много проблем с пеонами и так далее и тому подобное. В общем, ничего нового он ей не открывает. И вот однажды, когда муж говорит, что на целый день уедет с дворецким на плантацию — ту, самую дальнюю — и не вернется до завтрашнего дня, девушка принимает решение отправиться к заброшенному дому, она уверена — там ей откроется что-нибудь. Выпив чаю, около пяти часов, когда солнце уже не палит так сильно, муж с управляющим уезжают на плантацию, немного погодя девушка тоже выходит из дома. Она пытается найти дорогу к тому особняку, но начинает блуждать, а уже опускаются сумерки, и только с наступлением темноты она оказывается в том месте, откуда виден дом. Она не знает, как поступить, но любопытство пересиливает, и девушка идет к дому. И вдруг видит, как там внутри зажигается свет, и это ободряет ее. Когда же она подходит к особняку, который, без преувеличения, весь порос зеленью, оттуда не доносится ни звука. Через окно видно, что на столе горит свеча. И вот девушка набирается храбрости, открывает дверь и заглядывает внутрь. В углу комнаты она видит алтарь вуду с зажженными свечами, подходит поближе посмотреть, что же там, на алтаре. Приближается к нему и видит куклу с темными волосами и иглой, воткнутой прямо в грудь, а самое главное —

кукла одета точно так же, как она сама была одета в день свадьбы! Девушка чуть не падает без чувств от страха, но находит в себе силы повернуться, чтобы бежать из дома… Но кто-то стоит в дверях!.. Это огромного роста чернокожий парень с выпученными глазами, он одет лишь в старые, драные штаны, и взгляд у него совершенно безумный. Он занял дверной проем и преградил ей путь к отступлению. Бедняжка кричит от ужаса, а парень, который на самом деле зомби — один из живых мертвецов, медленно приближается, его руки тянутся к ней, как у той женщины ночью в саду. Девушка кричит, бежит в другую комнату и запирает за собой дверь. Там темно, окно затянуто зеленью, лишь тоненький лучик света пробивается внутрь. В комнате стоит кровать, которую девушка различает все яснее — глаза постепенно привыкают к темноте. Она дрожит от ужаса, она задыхается от страха и вдруг замечает, что на кровати кто-то лежит, кто-то шевелится… и это… та женщина! Невероятно бледная, длинные всклокоченные волосы и та же черная накидка. Женщина встает и вдет к девушке! Та заперта в комнате, из которой не выбраться… Она вот-вот упадет замертво от страха, она уже даже не может кричать — силы покинули ее, но вдруг… за окном раздается голос, приказывающий женщине-зомби остановиться и лечь обратно на кровать… Это добрая чернокожая служанка. Она говорит, чтобы девушка не боялась, что сейчас придет и поможет ей. Девушка открывает дверь, негритянка обнимает ее и успокаивает; а за ней в дверном проеме стоит тот громадный негр, но сейчас он подчиняется негритянке, которая велит ему приглядывать за девушкой и не обижать ее. Большой чернокожий зомби повинуется, и растрепанная женщина-зомби тоже: негритянка велела ей лечь в постель, и та беспрекословно ложится. Затем негритянка обнимает девушку и говорит, что сейчас отвезет ее домой в коляске с осликом, а по дороге все расскажет, потому что девушка уже поняла: женщина-зомби со светлыми волосами до пояса и есть первая жена ее мужа. Тут старая негритянка начинает рассказ медсестра дрожит, больной смотрит на нее, просит морфия? просит, чтобы его приласкали? или он хочет, чтобы инфекция убила его мгновенно?

— череп стеклянный, тело тоже из стекла, стеклянную игрушку легко разбить, осколки острого холодного стекла в холодной ночи, влажная ночь, гангрена ползет по рукам, изрезанным стеклом Ничего, если я перебью тебя?

— ночью больной встает и идет босиком, он простужается, ему становится хуже. Что? Давай.

— стеклянный череп полон картинками святых и шлюх, старые пожелтевшие картинки, мертвые лица изображены на выцветшей бумаге, у меня в груди мертвые картинки, стеклянные картинки, острые, они режут, гангрена заползает в грудь, поражает легкие, сердце Что-то у меня ужасное настроение. Я с трудом тебя слушаю. Может, дорасскажешь завтра, а? А сейчас просто поговорим.

— Хорошо, о чем ты хочешь поговорить?

— Мне так плохо… ты не представляешь. Я запутался… В общем, я… я теперь немного понимаю, это я о том деле, связанном с моей девушкой, я за нее боюсь, потому что она в опасности… но та, от которой я жду письма, которую хочу увидеть, не моя девушка. И прикоснуться, и обнять я хочу не ее, потому что мне нужна Марта, мое тело просит ее… я хочу чувствовать ее рядом, потому что, думаю, Марта единственная, кто может спасти меня, ведь сейчас я чувствую себя мертвым, серьезно. Мне кажется, лишь она сможет меня спасти.

— Говори, я слушаю.

— Ты будешь смеяться над моей просьбой.

— Нет, не буду, с чего вдруг?

— Если ты не против, зажги, пожалуйста, свечу… Я хочу продиктовать тебе письмо для нее, в смысле для той, о ком я постоянно говорю, для Марты. У меня у самого кружится голова, если я фиксирую взгляд на чем-то.

— Но что с тобой? Что-то еще? Помимо живота, я имею в виду?

— Нет, просто я очень ослаб, вот и все, и хочу немного облегчить душу, потому что я так больше не могу. Сегодня днем я пытался написать письмо, но все плывет перед глазами.

— Тогда конечно, погоди, я найду спички.

— Ты правда очень добр ко мне.

— Вот они. Хочешь, сначала напишем черновик, или как?

— Да. Давай сначала черновик, потому что я даже не знаю, что сказать. Возьми мою ручку.

— Подожди, я карандаш поточу.

— Нет, говорю тебе, возьми ручку.

— Хорошо, только перестань злиться.

— Прости, просто у меня в глазах потемнело.

— Так, давай диктуй.

— Дорогая… Марта… ты, наверное, не ожидаешь… получить это письмо. Мне так… одиноко, мне так тебя не хватает, мне хочется поговорить с тобой, хочется… быть рядом, хочется… чтобы ты… подбодрила меня. Я сижу в этой камере, кто знает, где ты сейчас?., и что ты чувствуешь, о чем думаешь или в чем нуждаешься?.. Но мне необходимо написать тебе, даже если я и не отошлю это письмо, кто знает, как все сложится?.. Позволь мне поговорить с тобой… потому что боюсь… боюсь, что-то может сломаться у меня внутри… если я тебе не откроюсь. Если бы мы только могли поговорить, ты бы поняла, что я имею в виду…

— «…ты бы поняла, что я имею в виду…»

— Прости, Молина, как я там сказал о том, что не пошлю письмо? Прочитай, что там?

— «Но мне необходимо написать тебе, даже если я и не отошлю это письмо».

— Припиши: «Но я отошлю его».

— «Но я отошлю его». Давай дальше. Ты остановился на «Если бы мы только могли поговорить, ты бы поняла, что я имею в виду…»

— …потому что сейчас я не мог бы предстать перед своими товарищами и говорить с ними, мне было бы стыдно за то, каким я стал слабым… Марта, у меня такое чувство, будто я должен прожить дольше, будто кто-то должен смазать… медом… мои раны…

— Да… Продолжай.

— …У меня внутри все болит, только такой человек, как ты, мог бы понять… потому что ты выросла в чистом и уютном доме, как и я, и научилась радоваться жизни так же, как и я. Я не могу свыкнуться с ролью мученика, меня это бесит, я не хочу быть мучеником и сейчас задаюсь вопросом, не было ли все это моей большой ошибкой… Меня пытали, но я ни в чем не сознался… Я даже не знаю настоящих имен своих товарищей, я выдал лишь боевые клички, но для полиции они бесполезны, а внутри у меня сидит собственный мучитель, и он не дремлет… Потому что мне хочется настоящего правосудия. Смотри, как бессмысленно то, что я сейчас скажу: я хочу справедливости, я хочу, чтобы вмешался Промысел Божий… потому что я не заслуживаю этого — вечно гнить в камере или… я понял… я понял… Теперь я все понимаю, Марта… Я боюсь, потому что болен… это страх… ужасный страх смерти… страх, что все закончится вот так, что моя жизнь сведется к этому крошечному пространству, я не думаю, что заслужил это. Я всегда поступал честно, никогда никого не эксплуатировал… и боролся — едва начал разбираться, что к чему — против эксплуатации человека человеком… И всегда проклинал все религии, потому что они пудрят людям мозги и уводят от борьбы за равенство… но сейчас мне как воздух необходима справедливость… божественная справедливость. И я прошу, чтобы на свете был Бог… Молина, напиши с заглавной буквы, пожалуйста…

— Да, давай дальше.

— На чем я остановился?

— «И я прошу, чтобы на свете был Бог…»

— …Бог, который заметил бы меня и помог, потому что я хочу когда-нибудь снова выйти на улицу и хочу, чтобы этот день наступил как можно скорее, и я не хочу умирать. И случается, меня посещает мысль, что я больше никогда, никогда не прикоснусь к женщине, и эта мысль невыносима… и когда я думаю о женщинах… я вижу лишь тебя, и было бы так здорово, если бы в эту самую минуту, когда я заканчиваю свое письмо, ты бы тоже думала обо мне… и ласкала свое тело, которое я так хорошо помню…

— Погоди, не так быстро.

— …свое тело, которое я так хорошо помню, и воображала, будто это моя рука… каким бы утешением это было для меня… любовь моя, если бы только все было так… потому что тогда я как будто бы сам прикасался к тебе, ведь ты хорошо помнишь меня, правда? Так же, как я все еще ощущаю запах твоего тела… а кончики моих пальцев помнят твою кожу… будто я запечатлел ее в своем сознании, понимаешь? Хотя понимание тут ни при чем… это вопрос веры, и временами я убежден, что сохранил в себе частичку тебя… и что никогда не терял ее… но иногда мне кажется, что в этой камере нет больше никого, кроме меня самого… меня одного…