Почему не гаснут советские «звёзды»
Шрифт:
«Я познакомился через своего сокурсника с Феликсом Соловьёвым, жившим с ним в одном доме, в Девятинском переулке, рядом с американским посольством. Помню, как именно в его квартире я впервые увидел из окна территорию Соединённых Штатов Америки, двор посольства за высокой стеной, фирменные машины невиданной красоты, детей, играющих в непонятные игры и говорящих на своём языке. Зрелище это вызывало у меня чувство какой-то щемящей тоски о несбыточной мечте, о другой планете… Иногда мы подолгу смотрели туда, в тот заманчивый мир, испытывая пылкую любовь ко всему американскому…»
А вот слова другого апологета всего западного — Александра Солженицына:
«В пятидесятые годы, после окончания войны, моё поколение буквально молилось на Запад как на солнце свободы, крепость духа, нашу надежду, нашего союзника. Мы все думали, что нам
И Козлову, и Солженицыну рабством казалась жизнь в СССР, хотя такой можно назвать жизнь в любом социуме — везде есть свои «господа» и «слуги». В советском социуме действительно было больше внешних и внутренних ограничений, чем в западном, но суть их прямо вытекала из той цели, которую ставил перед собой советский социализм: воспитание нравственных людей, для которых духовное развитие всегда должно быть выше материального. Такой человек не может быть рабом вещей, алчным потребителем, снедаемым желанием иметь всё и помногу. Поэтому главным девизом в СССР (до определённого момента) было не «Бери от жизни всё!», а «Бери от жизни умеренно». Это был тот самый минимум, который должен был хватить человеку для того, чтобы не умереть с голоду и жить, сообразуясь с законами природы. В более широком смысле советская идеология точно следовала тем идеям, что бытовали в эпоху Просвещения: человек рождён для счастья, и смысл его жизненного пути в том, чтобы всё время расти нравственно и в итоге закончить свой жизненный путь существом более высоким, чем вначале. В основе этой идеологии лежало то, что нравственность и жажда потребительства (по-советски — мещанство) — вещи несовместимые.
Западная модель исповедовала (и исповедует до сих пор) иной принцип: по сути это анти-Просвещение — философия, которая исходит из того, что человеком в основном движут животные инстинкты, бороться с которыми бесполезно. Поэтому надо стараться извлекать из них максимальную выгоду (то есть делать деньги на человеческих пороках), но в то же время смягчать эти инстинкты посредством религии (во многом подстраивающейся под них) и закона. В этой системе координат одним людям не возбраняется буквально купаться в роскоши и тратить сотни тысяч долларов на карманные расходы, другим — прозябать в нищете и горбатиться на господ за миску чечевичной похлёбки. В столь вопиющих контрастах нет ничего странного, если вспомнить, к примеру, как появились на свет те же «законодатели мод» подобного образа жизни — США.
До появления там белых людей континент принадлежал индейцам, которых насчитывалось несколько миллионов. Они жили, сообразуясь с законами природы: брали от неё ровно столько, сколько надо было, чтобы выжить. Белые принесли другую мораль. Стали истреблять животный мир исключительно ради наживы (тех же бизонов убивали ради шкур, а не мяса). Уничтожили они и половину самих индейцев, поскольку те мешали их «цивилизованному» развитию (сопротивлялись истреблению тех же бизонов, воевали за свои территории), нещадно эксплуатировали рабов — негров, которых сотнями тысяч привозили из Африки, как скот. Так на земле появилось государство — будущий локомотив в деле прокладывания апокалипсического пути для всего человечества. И у этого государства появилась масса сторонников во всём мире, поскольку человек, как известно, наполовину всё-таки животное. Всё дело лишь в том, какой именно из этих половин отдаёт предпочтение тот социум, где этот самый человек обитает. Как уже говорилось выше, при капитализме в основном стимулируется животная (материальная) половина, при социализме — духовная.
Возвращаясь к стилягам, отметим, что они избрали первый путь, став послушными проводниками идей американских глобалистов, которые мечтали распространить идеологию анти-Просвещения на весь мир. Этакая «глобальная плесень» (в СССР стиляг, с меткой подачи газеты «Правда», окрестили именно последним словом). Стиляги, по сути, стали предтечей гламура, который мы сегодня наблюдаем в капиталистической России: фактически они близнецы-братья. Причём всё похоже буквально до мелочей. Вот как, к примеру, описывал житьё-бытьё стиляг в 1955 году журналист Г. Гогоберидзе:
«…Как же убог внутренний мир этих людей, как ничтожны их интересы, как низменны желания! Невесть откуда доставаемая низкопробная бульварная литература, авантюрные романы и прочее книжное старьё времён навроцких и бебутовых — вот их чтение. Визгливая какофония джаза, монотонные „буги-вуги“, судорожные „би-бопы“, записанные кустарным способом и кое-где продаваемые из-под полы; открытки с изображениями слащавых „красавцев“ в мещанском вкусе, иностранных „кинозвёзд“ — вот „искусство“, которым они наслаждаются…
Уродливое воспитание в семье, воспитание безответственности и презрения к труду, низкопоклонства перед всем „заграничным“, то есть, иными словами, перед вкусами и нравами буржуазной „золотой молодёжи“ — вот что породило „стиль“ и стиляг. Некоторые из них, подобно Михаилу Покровскому, сыну профессора, „прожигают“ жизнь в ресторанах; другие, как сын артиста Мосэстрады Виталий Бобров, становятся завзятыми пьяницами и окончательно теряют человеческий облик; третьи, как Татьяна Лунина, Мила Гуйтар и другие — так называемые „стиляги-динамистки“, — развлекаются тем, что ходят со случайными знакомыми по ресторанам, заказывают за их счёт ужин, расплачиваются многообещающими взглядами, а затем, улучив момент, исчезают… Под пьяную руку нанёс товарищу-студенту удары ножом Эрнст С. Он рассчитывал на то, что папа всё уладит, и действительно отец, сотрудник Министерства просвещения РСФСР, вместо того чтобы осудить поступок сына, пытался взять его под защиту…»
Стиляги оказались теми самыми раскольниками, которые одними из первых в открытую усомнились в той Высокой Идее, которая была путеводной звездой для советского социума. И в этом раскольничестве не было бы ничего опасного, если бы вся эта стиляжья паства собралась и ушла, например, в глухую тайгу и там жила, сообразно своим идеям. Но стиляги никуда уходить не собирались и в открытую пропагандировали даже не свои, а заимствованные из чужого «монастыря» идеи в кругу своих сверстников. Стиляжничество было прямым антиподом комсомола — молодёжной организации, которая нацеливала молодых людей не на праздное времяпрепровождение, а на общественно полезный труд. Именно комсомольцы, а не стиляги осваивали в те же 50-е годы целину, создавали заводы, школы, больницы и другие новостройки, столь необходимые стране, которая всего лишь несколько лет назад в результате войны потеряла более половины своей промышленной инфраструктуры. А теперь представим себе, что власть наравне с комсомолом взялась бы пропагандировать и стиляг — к каким итогам это могло привести страну? Что, стиляги с тем же энтузиазмом отправились бы поднимать целину и вкалывали бы в казахстанских степях в своих жёлто-зелёных пиджаках и с набриолиненными коками? А их напомаженные «чувихи» работали бы медсёстрами в провинциальных больницах, вынося «утки» за тяжелобольными? Ничего этого не было бы (за исключением единичных случаев, когда стиляги вынуждены были участвовать в общественной деятельности), поскольку в основе стиляжничества, повторюсь, лежало презрение к повседневному рутинному труду. Для них любой работяга с лопатой или отбойным молотком был быдлом, недостойным уважения. Как признаётся уже упоминаемый выше А. Козлов, «для простых советских людей, послушных обывателей, у нас было одно название — „жлобы“».
Стиляги были прообразом именно того самого меньшинства, которое в мировом масштабе уже тогда примеривало на себя одежды «золотого миллиарда» — избранной расы людей, которые, понимая, что ресурсы земли не вечны, собирались за счёт грабежа большинства жителей планеты («жлобов») устроить рай исключительно для себя. Они, собственно, и устроили этот «рай», когда рухнул Советский Союз, создав одно из самых уродливых порождений капитализма — гламурно-воровскую Россию. В нём стиляги от политики и бомонда и в самом деле чувствуют себя хозяевами жизни, а трудовой народ ишачит на них, еле сводя концы с концами.
Отметим, что в анонсах фильма «Стиляги» открытым текстом говорится, что именно стиляги стояли у истоков будущего развала СССР. И это отнюдь не преувеличение. Другое дело, что советская власть сама позволила стилягам и их последышам одержать победу. Её предпосылки были заложены в самом конце 50-х, когда Н. Хрущёв выдвинул лозунг «Догоним и перегоним Америку!». С этого момента Советский Союз включился в потребительскую гонку, пытаясь совершить невозможное — победить капитализм на его же территории (по сути, заключил сделку с дьяволом). Началось некритическое перенесение капиталистических элементов на социалистическую почву. Кстати, как только это началось (в первой половине 60-х), движение стиляг фактически прекратило своё существование — оно просто растворилось в начавшем омещаниваться советском социуме.