Почему ненавидят Сталина? Враги России против Вождя
Шрифт:
В области аграрной политики он совершенно ясно ставил вопрос о том, что колхозы надо будет распустить, и выдвигал мысль о предоставлении тракторов и других сложных с.-х. машин единоличникам для возрождения нового кулацкого строя. Наконец, совершенно открыто ставил вопрос о возрождении частного капитала в городе. Ясно, что речь шла о реставрации капитализма.
В области политической новой в этом письме была постановка вопроса о власти. В письме Троцкий сказал: ни о какой демократии речи быть не может. Рабочий класс прожил 18 лет революции, и у него аппетит громадный, а этого рабочего надо будет вернуть частью на частные фабрики, частью на государственные фабрики, которые будут находиться
…Третье условие было самым новым для нас – поставить на место Советской власти то, что он называл бонапартистской властью. А для нас было ясно, что это есть фашизм без собственного финансового капитала, служащий чужому финансовому капиталу.
…Вышинский: Четвертое условие?
Радек: Четвертое – раздел страны. Германии намечено отдать Украину; Приморье и Приамурье – Японии.
Вышинский: Насчет каких-нибудь других экономических уступок говорилось тогда?
Радек: Да, были углублены решения, о которых я уже говорил. Уплата контрибуции в виде растянутых на долгие годы поставок продовольствия, сырья и жиров…Известный процент обеспечения победившими странами их участия в советском импорте. Все это в совокупности означало полное закабаление страны.
Вышинский: О сахалинской нефти шла речь?
Радек: Насчет Японии говорилось – надо не только дать ей сахалинскую нефть, но и обеспечить ее нефтью на случай войны с Соединенными Штатами Америки. Указывалось на необходимость не делать никаких помех к завоеванию Китая японским империализмом.
…Вышинский: А насчет оборонной промышленности не говорилось?
Радек: Говорилось специально. Диверсионная деятельность троцкистов в военной промышленности должна быть согласована с теми партнерами, с которыми удастся заключить соглашение, т. е. со штабами иностранных государств».
Эти планы Троцкого смущали даже его сторонников, и Радек говорил: «Мы решили для себя, что за директиву Троцкого мы не можем брать на себя ответственность. Мы не можем вести вслепую людей. <…> Тогда мы решили, что созовем совещание, несмотря на запрет Троцкого. И это был момент, который для нас всех внутренне означал: пришли к барьеру.
…Вышинский: Какой вывод?
Радек: Поэтому вывод: реставрация капитализма в обстановке 1935 года. Просто – «за здорово живешь», для прекрасных глаз Троцкого – страна должна возвращаться к капитализму. Когда я это читал, я ощущал это как дом сумасшедших. И, наконец, немаловажный факт: раньше стоял вопрос так, что мы деремся за власть потому, что мы убеждены, что сможем что-то обеспечить стране. Теперь мы должны драться за то, чтобы здесь господствовал иностранный капитал, который нас приберет к рукам раньше, чем даст нам власть.
Что означала директива о согласовании вредительства с иностранными кругами? Эта директива означала для меня совершенно простую вещь, понятную для меня, как для политического организатора, что в нашу организацию вклинивается резидентура иностранных держав, организация становится прямой экспозитурой иностранных разведок. Мы перестали быть в малейшей мере хозяевами своих шагов.
Вышинский: Что вы решили?
Радек: Первый ход это было идти в ЦК партии сделать заявление, назвать всех лиц. Я на это не пошел. Не пошел я в ГПУ, за мной пришло ГПУ.
Вышинский: Ответ красноречивый.
Радек: Ответ грустный» [59] .
Ирония истории в том, что спустя 50 лет после описанных событий забытые лозунги
59
Судебный отчет по делу антисоветского троцкистского центра (23–30 января 1937 года). М. 1937. С. 54–65. Цит по: Лобанов М. Сталин: в воспоминаниях современников и документах. М., 2002. С. 227–229.
Приговор был оглашен 29 января. Радек, Сокольников и Арнольд получили по 10 лет тюремного заключения, Строилов – 8 лет, остальных ждал расстрел. Советская пресса вяло комментировала это событие. И только суетливо услужливый Хрущев, при 30-градусном морозе, организовал 31 января в Москве очередной грандиозный митинг, на котором выступил с яростной речью, одобряя смертные приговоры.
После московского процесса, прошедшего летом 1936 года, пребывание Троцкого в Европе потеряло практический смысл. Его тайные замыслы получили широкую огласку. Он понял, что потерпел поражение и пора было «делать ноги». С помощью своих приверженцев он получил согласие президента Мексики Ласаро Карденаса на предоставление ему «политического убежища».
Однако не обошлось без очередного фарса. Он уверял норвежские власти, что «сталинская агентура может подложить в пароход взрывное устройство или совершить на него нападение в океане». Поэтому для отправки международного авантюриста и его жены в Америку норвежское правительство зафрахтовало танкер, а подготовка к отплытию «совершалась в глубокой тайне». Одновременно Троцкий направил своему сыну в Париж «письмо-завещание» и статью «Позор» – о процессе 16-ти; ее опубликовали в «Бюллетене оппозиции». Статья заканчивалась словами: «Окончательный ответ обвинителям и их лакеям я дам из Мексики, если доеду туда, и не знаю, дойдет ли до вас это письмо. На всякий случай пускаю эту « бутылку в море». Это выглядело как комедия, но такой экстравагантной манере как раз соответствовала сущность психологии Лейбы Бронштейна.
Конечно, открытые московские судебные процессы коренным образом подорвали политическое реноме Лейбы Бронштейна. Теперь, оказавшись в роли обвиняемого, он будет вынужден долго отмываться. Он с увеличительной лупой станет изучать опубликованные материалы процессов, выискивая в них «слабые места», и возбужденно писать многочисленные заметки.
Судьба кумира взбудоражила его приверженцев за рубежом. 9 февраля 1937 года в Нью-Йорке состоялся многотысячный митинг, организованный американским комитетом «защиты Троцкого». Предполагалось, что тот лично зачитает свою речь по телефону. Однако в последний момент телефонная связь между Мехико и Нью-Йорком оказалась отключенной. Считают, что это было «специально сделано телефонисткой-сталинисткой»! Как бы то ни было, но шоу не получилось. Секретарь Троцкого Сара Вебер, находившаяся тогда в Соединенных Штатах, так описывала в письме Троцкому нью-йоркский митинг: