Почерк дракона
Шрифт:
– А кто тогда мы? – спросил, не поворачивая голову, Шатов.
– Мы?
– Вы, я…
– Не знаю, кто вы, а я… – водитель сплюнул в окно, – я пока еще вроде человек.
– Среди скотов?
– Среди скотов. Но чувствую, что скоро завою. Или замычу.
– И что хуже?
– Жить так хуже.
– Нет, что хуже – завыть или замычать? – Шатову вдруг стало интересно, что скажет водитель.
– Когда человеком быть перестал – уже все равно, – бросил водитель, – ты и сам не поймешь, что уже перестал быть человеком. Пока понимаешь, что оскотиниваешься – еще нормально, а когда стало всем доволен – пиши пропало.
Шатов хмыкнул.
– Чего смеешься?
– Ничего. Просто так, – Шатов сказал это примирительным тоном, чувствуя, что водитель начинает закипать, – и, тем не менее, если бы был выбор, то кем бы ты стал – коровой или волком?
Водитель промолчал. Поправил зачем-то зеркало заднего вида, переложил с места на место ручку возле лобового стекла. Шатов молча ждал. Водила скажет. Он очень хочет сказать. Просто ему не очень нравится то, что он хочет сказать. Или он просто не уверен, что его слова одобрит слушатель. Или не хотелось очень уж откровенничать с незнакомцем…
– Помнишь, как прошлой зимой в городе Солдат погулял? – внезапно спросил водитель, не оборачиваясь.
Помнит ли Шатов зимний переполох?
Шатов усмехнулся. Это помнили все, кто пережил ту зиму. Девятнадцатилетний дезертир, перестреляв весь караул, сколотил из всякого хлама банду и два месяца отстреливал всяческих урок, деловых, продажных чиновников и скурвившихся ментов. Газеты тогда были вынуждены сотрудничать с Солдатом, перепечатывая его воззвания, ибо те журналисты, которые сотрудничать отказывались, становились мишенью Солдата и его отморозков.
И в методах борьбы за всеобщее наказание уродов Солдат себя не ограничивал. В дело шла взрывчатка, пули, шантаж и изнасилования. И что тогда поразило Шатова, так это очень вялая реакция властей, и восторженный прием солдатового беспредела обывателем.
Когда в Новогоднюю ночь в «Старухе» Солдата и его людей все-таки кто-то перемочил, хоронили героя со товарищи в другом городе и тайно, дабы не спровоцировать, не дай Бог, народных волнений.
– Так помнишь, или тебя не было тогда в городе? – прервал воспоминания Шатова водитель.
– Был.
– Так вспомни тогда, как все эти суки…– водитель сделал неопределенный жест рукой в воздухе, – как они притихли.
– Шалавы?
– И шалавы тоже. Даже менты и те перестали на трассах доить. Просто царство Божие. Тишь да гладь… А потом снова все вернулось на круги своя, – водитель постучал кулаком правой руки по рулю.
– Не стало угрозы, не стало порядка? – уточнил Шатов.
– А что – нет? – водитель притормозил машину и обернулся к Шатову. – Тебе те шалавы нужны?
– Спасибо, обойдусь.
– Точно. Нормальному мужику они не нужны. Нормальный мужик себе бабу всегда найдет и без денег, – удовлетворенно кивнул водитель.
Себя он явно относил к настоящим мужикам.
– И наркота, я так понимаю, тебе без надобности?
– Хватает водки.
– Во, слышу голос мужика. Еще скажи, тебе все эти казино, стриптизы, крутые магазины… Они тебе нужны? Ты ими пользуешься?
– Нет, не пользуюсь. И денег у меня на них не хватит.
– Не в деньгах дело, – оборвал Шатова водитель, – не только в них. Просто нужно всех этих сук, как в Гражданскую, посадить на баржу, вывести на середину реки…
– На нашей не получится.
– Хрен с нашей вонючкой, на север всех вывезти, в Баренцево море, и утопить на хрен. А в следующей барже – наркоманов. А в следующей… – водитель запнулся на секунду, прикидывая, кем заполнить третью баржу.
– Журналистов продажных, – подсказал Шатов.
– Ага, их, сволочей, – легко согласился водитель, – а в четвертую…
– А в четвертую – водил, которые играют в таксистов и государству налогов не платят, – спокойно предложил Шатов и приготовился к взрыву.
– И водил, которые налоги не платят, а ты как думал? Я что, с жиру бешусь, ночью разных уродов катая? Если такой базар начнется, я работу себе найду, не переживай.
– Сук на баржу сгонять?
– Сук. На баржу. И лично эти, кингстоны, открою, чтобы, значит, топить. А ты что, будешь стоять на берегу и плакать? Или драться за них начнешь?
– Не начну, – вздохнул Шатов, – я буду на третьей барже.
– Где? – не понял водитель.
– На третьей барже, там, где продажные журналисты.
Водитель хмыкнул. Потом еще раз. Потом засмеялся. Машина остановилась. Шатов огляделся.
– Приехали, приехали, – успокоил его водитель, – не переживай.
– Мне так часто советуют не переживать, – Шатов отсчитал деньги и протянул их водителю, – что я, пожалуй, в один прекрасный день возьму и не переживу. Тем более, что светит мне путешествие на Север, в морской круиз.
– Не боись, я тебя аккуратно с баржи выпущу.
– И на том спасибо, – Шатов открыл дверцу, хотел выходить из машины, но замешкался, – и все-таки, коровой или волком?
– Коровой не хочу. Лучше уж волком.
– А охотники?
– Ну и хрен с ними, с охотниками. Корову все равно рано или поздно под нож пустят, на котлеты. А волк… Лучше волком, – водитель протянул Шатову руку, – удачи!
– Спасибо на добром слове.
Шатов постоял на месте, глядя, как «тойота» разворачивается и уезжает.
Волком лучше.
Захотелось завыть.
Волком лучше, считает пролетарий баранки и монтировки. А глас народа – глас Божий. Шатову, правда, выбора не оставили. Человек решил, что быть Шатову гончей.