Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
– Это еще один шаг в твоей реабилитации. Как насчет того, чтобы после завтрака мы сняли ту простыню, которая закрывает твой телевизор? И я имею в виду, снять насовсем?
– Он обнимает меня и целует в щеку.
– Начнем с этого.
– Ммм, думаю, с этим я справлюсь.
– Сосредотачиваюсь на кофе и стараюсь не позволить страху увидеть себя в отражении телевизора полностью захватить меня.
– Я очень горжусь тобой, - шепчет он и оставляет еще один поцелуй на моей щеке.
– Я подумываю о гренках или бутерброде с тобой в кровати, если вдруг ты готова побезобразничать, или о тосте на завтрак. Чего бы тебе хотелось?
– Он отпускает меня и облокачивается на столешницу рядом, наши бедра касаются друг друга. Дразнящая улыбка озаряет его лицо.
– Мммм, дай-ка подумать, - Я стучу пальчиком по губам и хмурю брови, делая вид, что это ооочень трудное решение.
– Думаю, я выберу первый вариант. Люблю гренки.
Пока Доминик накрывает на стол, его игривая улыбка теперь достает почти до ушей.
Мы стоим перед телевизором, и я гляжу на кусок красной материи на экране, скрывающую отвратительные шрамы от моих глаз.
– Готова?
– спрашивает Доминик, переплетая вместе наши пальцы.
Я качаю головой. Мне нужно еще пару минут.
Смотрю на вуаль и пытаюсь приказать себе убрать ее.
– А в твою спальню, Эйлин, я хочу зеркало в полный рост.
Что он сказал?
– А?
– озадаченно поворачиваюсь к нему я.
– Зеркало. Мне хотелось бы поставить в твою спальню зеркало в полный рост. Может быть, нам стоит поискать старое антикварное зеркало на блошином рынке, или мы могли бы купить зеркало, сделанное на заказ, специально для твоей спальни. Возможно, в красивой толстой дубовой раме.
Я снова поворачиваюсь к скрывающей отражения ткани.
Делаю шаг вперед.
– Или ты предпочитаешь металлическую раму? Я лично не очень люблю металлические рамы. Для меня это слишком современно. Сам бы я предпочел деревянную. Но речь о твоей спальне, поэтому думаю выбирать тебе.
Знаю, что он делает. Снова пытается отвлечь меня, чтобы мне было легче справиться с этим. Я крепко сжимаю в кулаке край ткани.
– Или может, ты захочешь зеркало вообще без рамы. Я мог бы повесить его на стену, может быть, рядом с окном, выходящим на то огромное дерево. Знаешь, я видел, как синяя сойка сидела на подоконнике и заглядывала в твою комнату.
Синяя сойка расправляет свои крылья и беззаботно летает, ничего в мире не боясь. Она не смотрит на свое тело, задумываясь, насколько отвратительно и отталкивающе оно. Она просто летает.
Наперекор стихиям, ветру, дождю, граду, или зною, синяя сойка грациозно парит.
Я срываю полотно с телевизора и комкаю его в руках. Поворачиваюсь к Доминику, чьи улыбающиеся глаза полны тепла и гордости и отдаю занавеску ему.
– Не мог бы ты выбросить это в помойку, пожалуйста? Мне это больше не нужно.
– И я оборачиваюсь к черной отражающей поверхности.
Отступаю на шаг назад и вглядываюсь в очертания моего лица.
Мое зрение размыто, частично из-за травмы левого глаза, частично потому, что экран очень темный, поэтому тяжело составить правильное представление о себе.
– С удовольствием, - говорит Доминик с чистым удовлетворением, выбрасывая ткань в мусорную корзину в кухне.
Я смотрю на себя.
Дотрагиваюсь до лица и вижу, что женщина в экране телевизора, делает то же самое.
Мой левый глаз провисает сильнее, чем я помню, и моя кожа невероятно одутловатая, отсвечивает белизной. Я помню, как я смотрела на себя до того, как меня похитили, думая, что я хорошенькая. Но теперь, даже в черном цвете, я не могу видеть ничего хотя бы отдаленно напоминающее красоту.
– Ты чудовищна, - бормочу я себе, пробегая пальцами по губам.
– Такая уродина.
– Дотрагиваюсь до левого века.
– Ты самая невероятная женщина, которую я когда-либо встречал.
– Я оборачиваюсь к Доминику, облокотившемуся на стену.
– Ты слеп, - выплевываю я.
– Мои глаза широко открыты, и я вижу красоту, которая выходит далеко за рамки твоей внешности.
– Он отходит от стены и идет сесть на диван.
Я снова гляжу на себя, но решаю, что не хочу видеть сломленную женщину, которую вижу. Она расстраивает меня.
– Завтра мы идем покупать зеркало, а вечером я поведу тебя ужинать в тот итальянский ресторан, про который рассказывал тебе.
Я сажусь рядом с Домиником, и он обнимает меня за плечи. Льну к сильному, мужскому телу, страстно желая его тепла.
Мои мысли уносятся к синей сойке и ее непоколебимой силе.
Преследуемая хищниками, она остается свободной от вреда и боли, продолжая взмывать в высоту.
Если синяя сойка может делать это, я, по крайней мере, могу попытаться.
– Я хочу овальное зеркало, в крепкой деревянной раме, которое можно ставить на пол. Сможем ли мы поужинать пораньше, потому что на следующий день я хочу навестить родителей и свою сиреневую комнату.
Пришло время попытаться прожить свою жизнь в цвете.
Глава 21
– Если хочешь рано поужинать, нам надо выйти уже сейчас, чтобы сначала успеть в мебельный магазин, поискать тебе зеркало, - сообщает мне Доминик у входной двери.
У меня скрутило живот, и я заперлась в ванной. Бабочки в животе летают как сумасшедшие.
– Хорошо, - кричу в ответ, не понимая, где, черт возьми, наберусь храбрости, чтобы выйти из этой ванной.
– Эйлин, - говорит Доминик из-за двери.
– Ты меня слышишь?
– Даа, я тебя слышу.
– Знаешь, чего я жду с нетерпением?
– Он пробует свой фирменный прием отвлечения, но прямо сейчас, это не работает.
Я переплетаю пальцы рук, нервничая из-за того, что собираюсь в первый раз после того дня, появиться среди людей.
– Чего?
– Хочу заказать тортеллини сегодня вечером. Нонна, повар, готовит их в густом, сливочном соусом. Все подается с сыром и маслом, беконом и грибами. А тортеллини они делают сами. Но фишка этого ресторана в том, что ты на самом деле не знаешь, чем тебя сегодня будут кормить, пока не придешь туда. Все, что она готовит очень вкусно.