Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
Доктор Доминик Шрайвер приедет к 10 утра помочь мне начать исправлять мою разрушенную жизнь.
Может быть, боль, накопившаяся в течение одной тысячи двадцати одного дня, перестанет, наконец, сжимать мое горло.
Стоя в кухне, облокотившись на столешницу, я делаю то же, что и каждое утро.
И каждый день.
И каждую ночь.
Я смотрю, но не вижу.
Я слушаю, но не слышу.
Я дышу. Но мое сердце не бьется.
Я живу, но остаюсь мертвой.
Поднеся кружку с кофе ко рту, я делаю глоток обжигающей жидкости, ничуть не заботясь о том, что она обжигает мой язык. Я пристально смотрю на небо.
Вчерашние монстры, подталкивающие меня к могиле, сегодня не появлялись. Мягкие, пушистые комочки белого, безмятежно плывущие на голубом ясном небе, заменили собой вчерашние серые тучи.
Звонят в дверь, и я знаю, что Доктор Шрайвер находится всего в нескольких шагах от меня.
Поставив чашку кофе на столешницу, я делаю первые значительные шаги за три последних года.
Подойдя к двери и отключив сигнализацию, я кладу одну руку на замок, а другую на дверную ручку.
Но…
Я смотрю в глазок и мужчина, которого я видела по телевизору, находится прямо за моей крепкой, укрепленной сталью, деревянной дверью и внешней прозрачной дверью, с незаметными стальными петлями.
Но…
Мое сердце бьется с бешеной скоростью, посылая дрожь вверх и вниз по позвоночнику, сотрясая все мое тело неконтролируемыми спазмами.
Опять раздается звонок.
– Привет, Эйлин, - говорит он из-за двери.
Но…
Я не могу…
Мы не знакомы с ним, я не могу пустить его ни в свою голову, ни к себе домой.
О чем я только думала? Я никогда не буду нормальной. Я никогда не буду вести себя как обычный человек.
– Ты наверно в ужасе, Эйлин.
Все мое тело покрыто мурашками, во рту все время пересыхает. Закрыв глаза, я прислоняюсь спиной к двери, и моя голова падает назад. Я могу почувствовать его с той стороны двери.
Он думает, что я сумасшедшая.
Я и есть сумасшедшая.
– Я сейчас присяду здесь, и мы поговорим. Я не собираюсь никуда, я тебя не оставлю.
Они все уходят.
– Как ты знаешь, меня зовут Доминик Шрайвер. Я начал изучать медицину, потому что мне хотелось помогать больным, но очень скоро я выяснил, что когда дело доходило до крови и других жидкостей человеческого организма, я был очень брезглив, - говорит он, глухо хихикая.
Улыбка трогает мои губы.
– Поэтому, видя, что мой желудок не желает мириться с таким положением вещей, я решил податься в психиатрию.
Я поворачиваюсь посмотреть на него в глазок. Но я не вижу его.
– Мои родители были не сильно впечатлены, они по-прежнему называют меня шарлатаном. Родители видели меня или обычным практикующим врачом, или юристом. Мой брат поступил в юридическую школу через три года после того, как я начал учиться на медицинском. Они были счастливы, что хотя бы один из сыновей добьётся успеха.
– Снова ухмыляется он.
Я становлюсь на цыпочки в надежде увидеть доктора Шрайвера, но его не видно в глазок.
– Теперь, я полностью сертифицированный, практикующий психотерапевт с девятилетним стажем работы. Поначалу, я работал с людьми с пагубными пристрастиями, но в скором времени полностью посвятил себя пациентам, страдающим посттравматическим синдромом.
– Почему?
– спрашиваю я, отперев верхний засов.
– Потому что это у меня хорошо получается и доставляет мне удовольствие. Знаешь, есть один не блещущий оригинальностью вопрос, который я слышу, по крайней мере, один раз в день. Хочешь узнать какой?
– Да, пожалуйста, - говорю я, поворачивая дверную ручку и открывая тяжелую деревянную дверь.
– Если бы мне давали доллар за каждый такой вопрос, у меня бы был автомобиль полностью покрытый золотом.
– Он усмехается своим собственным словам.
– Нас всегда спрашивают: «Вы же не будете копаться у меня в голове, правда?». Должен заметить, Эйлин, я слышу это, как минимум, раз в день.
– Люди думают, что вы в состоянии «включать и выключать» это по собственному желанию?
– Ха, вижу, ты понимаешь, о чем речь. Конечно, я анализирую почти каждого с кем встречаюсь, даже не находясь в клинике. Я делаю это не потому, что хочу, это получается само собой, это то, кто я есть.
Я распахиваю деревянную дверь. Доктор Шрайвер сидит на пороге спиной к прозрачной двери. Он не пытается повернуться или даже сделать малейшее движение. Он сидит, замерев, вытянув свои длинные, скрещенные в лодыжках, ноги, его затылок упирается в дверь. Он одет в красивый темный костюм.
– Так как вы тогда отключаете эту штуку?
– я сажусь на пол в такой же позе, глядя в спину доктора Шрайвера, по другую сторону прозрачной двери.
– Никак. Я пытался сначала, но от беспокойства начались проблемы со сном. Поэтому, я научился просто отпускать это. Если мне необходимо высказаться о чем-либо, я делаю это. Если я могу что-то посоветовать, тогда я делаю и это тоже. Я могу производить впечатление напыщенной задницы, но мне удается иногда помогать людям.
– А кто тогда помогает вам самому? Вы принимаете боль стольких людей, невозможно хранить все это в себе, так ведь?
– Эйлин, вы затронули очень интересный вопрос, мне его не часто задают. Но со мной все в порядке. А теперь, расскажите, почему вы позвонили мне?
– Я, правда, не знаю. Вчера я видела вас по телевизору. Видела этих женщин, насколько они сильные. И я подумала, что может быть, вы могли бы помочь и мне вернуть назад мою силу.
– Когда вы лишились ее?
Потупив взгляд, я складываю на груди руки.
– Почти три года назад, доктор Шрайвер.
– О, пожалуйста, не называйте меня так. «Доктор Шрайвер» звучит как напыщенная задница, о которой мы говорили ранее. «Доминик» будет вполне достаточно.