Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
– Я многое знаю об этом потому, что я нахожу очень занятным то, что скромная кофейная ягода насыщенного красного цвета в сочетании с водой, жизненно необходимой многим из нас, создает коричневую жидкость. Мне приятно знать, как и почему происходят вещи.
– И какие выводы вы сделали о кофейном бобе?
Доминик улыбается мне, расслабляясь в своем кресле.
– Правду?
– И ничего кроме правды, - отвечаю я.
– Без этой насыщенной, полнотелой, темно-коричневой жидкости я бы не смог нормально думать по утрам. И я снимаю шляпу перед теми мужчинами и женщинами, которые собирают, сушат и переворачивают эти бобы ради того, чтобы у меня был мой кофе.
– Это я приготовила кофе, который вы пьете, поэтому вам следует благодарить меня тоже.
– Ха!
– Доминик опирается на спину и у него вырывается грохочущий смешок, исходящий из глубин его груди, и я чувствую, что тоже улыбаюсь.
– До чего же грубо с моей стороны! Спасибо, Эйлин, мне очень нравится ваш кофе!
Вместе мы допиваем наш кофе, и вдруг до меня доходит, что сегодня это уже третий день общения с Домиником, а он еще не спросил меня о причине моего состояния.
– Доминик, - говорю я, делая последний глоток.
– Да.
– Почему вы не спрашиваете меня о то, что случилось?
– Потому что, когда вы будете готовы, вы сами расскажите мне.
– А что, если я никогда не буду готова рассказать вам?
– Все эти «что, если» не существуют в моем мире. Нет никаких «что, если», есть только прошлое, настоящее, и то, что нам надо сделать, чтобы избежать чего-то плохого, что может случиться в будущем.
Я смотрю в сторону и чувствую, как хмурю брови, пока обдумываю слова Доминика.
– Я могу избежать чего-то плохого в будущем никогда не покидая свой дом, - говорю я, смотря на Доминика.
– Да, но вряд ли это называется «жить». Это черное существование. А мы все заслуживает жить жизнью полной красок.
– Гм, - хмыкаю я себе, раздумывая.
– Ну, что ж, сегодня у вас был мини-урок из жизни кофейного зернышка. Завтра я припозднюсь, но обязательно буду здесь.
– Доминик поднимается и подбирает с пола свой рюкзак.
– О, я забыл банановый хлеб. Вот, держите, - говорит он, открывая свою сумку, и выкладывает на стол два куска бананового хлеба, завернутых в целлофан.
– Банановый хлеб лучше всего подавать теплым намазанным маслом. Если не хотите съесть немного сегодня, оставьте нам к кофе на завтра.
Я встаю и иду к двери. Выключаю сигнализацию, отпираю обе двери и открываю их для того, чтобы Доминик мог уйти.
– Увидимся завтра, - говорит он, выходя наружу, и идет к своей машине.
Закрыв двери, я вновь включаю сигнализацию.
Я останавливаюсь около кухонного стола и смотрю на два невинных куска бананового хлеба, принесенных Домиником.
И тут до меня доходит.
Произошли две значительные вещи. Они настолько большие, что я не могу отрицать их или выкинуть из головы.
Я открыла сегодня обе двери, и я впустила внутрь нового человека.
И… чернота в моей жизни только что приобрела другой оттенок.
Глава 8
– Меня выкрали, - начинаю я. Доминик сидит в том же кресле, что и всю неделю, и смотрит на меня по своему обыкновению очень спокойно.
Не осуждая.
– Когда?
– Три года назад. Этот день изменил всю мою жизнь. Он также стал днем, когда моя жизнь перестала быть нормальной.
– Норма - понятие субъективное, Эйлин. Для всех оно разное, - говорит он, продолжая смотреть на меня.
– Хотите начать записывать?
– Спрашиваю я, медля, пытаясь избежать перечисления полных ужаса подробностей, которые, как я знаю, мне придется рассказать ему.
– Если вы хотите, чтобы я вел записи, я могу, но сам я на данном этапе предпочитаю слушать.
Я просто киваю и ставлю свою чашку кофе на кухонный стол. Не говоря ни слова, я поднимаюсь и пересаживаюсь на место, где я провожу большинство своих дней. Я залажу на кухонную столешницу, смотрю на улицу, на мир, быть частью которого я не могу.
Облака сегодня опять темные, глубоко серые, будто обещают пролиться сильным дождем. Они собираются вместе и зловеще нависают над моим домом, предрекая свою власть.
Неужели эти тяжелые штормовые облака означают предзнаменование о том, что моя жизнь измениться после сегодняшнего дня? Или они предупреждают меня о том, чтобы я держала свой рот на замке? Говорят мне, чтобы я даже не пыталась прорваться сквозь это существование и попробовать новую жизнь? Я не могу думать об этом сейчас. Доминик ждет.
– Тот день был другой. Когда я проснулась и включила радио, в новостях говорили о Трише Маккензи, молоденькой девочке-старшекласснице, пропавшей по дороге из школы домой, и о том, как было обнаружено ее тело, - я продолжаю смотреть на мрачные темные облака за окном.
– Я работала в магазине в торговом центре. В тот день девушка, которая обычно со мной работала, позвонила и сказала, что заболела и не может прийти. Это было как раз в то время, когда весь город был за двадцать четыре часа сражен повальным вирусом.
Если бы я только заболела в тот день.
– Я позвонила своему боссу сказать ему о том, что придется работать одной и попросить помощь, но в других его магазинах было то же самое.
– Делаю глоток своего кофе, и мои глаза наполняются слезами.
– Я была так занята, но меня все время преследовало досадное чувство, что вот-вот случится что-то плохое. Оно было там весь день, сосало под ложечкой. Я просто знала, грядет что-то ужасное. Оглядываясь назад, я понимаю, что мне следовало запереть магазин и никого не пускать внутрь.