Почти что сломанная жизнь
Шрифт:
Глава 9
Доминик
Я укачиваю Эйлин в своих руках и просто даю ей выплакаться. Она дрожит, но не думаю, что это из-за холодного, неустанно льющего дождя.
Она рыдает в мою грудь. Ее руки вцепились в меня, и я делаю то единственное, что можно сделать для человека, взывающего к Богу унять его боль.
Я просто держу ее в своих объятиях, позволяя ей выплеснуть это наружу.
Последние десять дней я посвятил тому, чтобы добиться доверия Эйлин. Не посягая на ее личное пространство и позволив ей самой выбрать время рассказать мне то, что она захочет, чтобы я знал. Я давил на нее, в то время как она даже не замечала этого.
День за днем и ее стены начали рушиться, пуленепробиваемые барьеры, которые она возвела вокруг себя, наконец-то исчезли.
– Смогу ли я когда-нибудь свободно дышать?
– Спрашивает она, глядя на меня своими серыми, полными слез, глазами.
– Да, сможешь и, в конце концов, начнешь жить.
– Я глажу ее спутанные волосы, пока она прячет свое лицо на моей полностью намокшей груди.
Мы сидим на мокрой земле, не двигаясь. Ни на чертову йоту.
И мне все равно, что мы промокли до нитки.
Тучи все продолжают обрушивать на нас потоки такого сильного дождя, что я инстинктивно пытаюсь закрыть трепещущее тело Эйлин своим, чтобы ей не было больно.
В моих руках она в полной безопасности, и ее тело все еще крепко прижато ко мне.
У Эйлин может быть разрушенная душа, темный разум, наполненный ужасными воспоминаниями, преследующими ее каждую минуту с момента пробуждения. Но нельзя отрицать тепло, исходящее от ее тела.
У нее самые красивые, потрясающе выразительные глаза, которые я когда-либо видел. В них столько тоски о будущем, которое находится вне ее досягаемости.
Улыбаясь, она вся излучает свет, как маленькая гирлянда; свет, льющийся откуда-то из глубины нее. Может ее тело и держится за прошлое, но душа жаждет солнечного и теплого будущего.
С Эйлин в моих руках, я смотрю в небо, чье нападение на нас начинает ослабевать. Медленно, дождь отступает, успокаиваясь до мелкой мороси.
– Доминик, мне жаль, - говорит Эйлин, не поднимая головы с моей груди.
– У тебя нет никакой причины извиняться.
Она крепче обнимает меня.
Я крепче обнимаю ее.
– Ты насквозь промок и сидишь здесь под дождем из-за меня, - бормочет она.
– Я вижу это по-другому.
Ее милое лицо глядит на меня.
– А как ты это видишь?
– Я не под дождем сижу, я поддерживаю тебя.
– Мне бы хотелось зайти внутрь и обсохнуть, - говоря это, она выскальзывает из моих рук, защищающих ее.
Я позволяю ей уйти, но…
Мне тут же не хватает ее тепла.
Полностью промокшая, Эйлин встает и направляется к дому. Она останавливается и через плечо смотрит на меня.
Я поднимаюсь, и впервые вижу ее - по-настоящему вижу ее как женщину.
Ее мягкое, ангельское лицо лучится красотой, зажигающей ее серые глаза.
Пережитые испытания и каждодневная борьба делают ее исключительной. Я вижу это за ее шрамами на лице и шее, за опущенным краешком левого глаза, или даже за тем, как она старается спрятать свое правое ухо, кончик которого был откушен.
Она - вдохновение, и по-настоящему исключительная. Каждый день она воюет с темнотой, не позволяя той захватить себя. И сегодня она, наконец, сломала оковы своего собственного заключенного разума, выбравшись на свободу.
Она замечательно красива и даже не догадывается об этом.
Она отворачивается и делает оставшиеся несколько шагов к дому.
– Эйлин, - зову ее я.
Она снова останавливается и поворачивается ко мне.
– Ты, возможно, вышла сюда, чтобы кричать на этот мир, но это ты сделала эти несколько шагов. Ты решила встретиться лицом к лицу со своей болью и не позволить ей победить тебя. Никто не заставлял тебя делать это.
– И руками я показываю ей на то, что мы снаружи.
Эйлин идет обратно, пока не останавливается передо мной.
– Пришло время отпустить сломанное, - говорит она, глядя на вырез моей футболки.
Ее слова оглушили меня.
Она кричала и плакала.
И теперь она знает, что пришло ее время излечиться.
– Я собираюсь принести тебе полотенце, а потом пойду переодеться.
– Эйлин слабо улыбается и направляется обратно внутрь своего теплого дома.
Я поднимаюсь на заднее крыльцо и снимаю промокшие ботинки и носки. Подняв их, я отношу их к главному входу и оставляю около двери. Эйлин спускается вниз, неся большое полотенце, вручает его мне, и вновь исчезает наверху.
Я вытираюсь, насколько это возможно, в гостевой ванне рядом с прихожей. Снимаю с себя мокрую одежду и, насколько могу, выжимаю ее в раковину, перед тем как снова надеть, и направляюсь в кухню.
– Эйлин, я ухожу, - говорю я, когда замечаю ее, стоящую в кухне в ожидании греющегося чайника. Я не хочу оставлять ее, но я также не был готов к сегодняшнему дню. Возможно, она нуждается сейчас во мне, но я должен дать ей немного личного пространства, чтобы принять происшедшее с ней сегодня.