Под чужим флагом (сборник)
Шрифт:
Каждое утро в десять часов шкипер нас осматривал, по лейтенанту этого показалось мало и он убедил старика производить с нами учения. Он сказал, что нам это принесет пользу, а пассажиров будет забавлять, и пришлось-таки нам проделывать всякие дурацкие штуки руками и ногами, а раза два он даже уводил шкипера на другой конец палубы, пока мы, двадцать три человека матросов, стояли изогнувшись так, чтобы пальцами ухватить себя за носок ноги, и не знали, придется-ли нам когда-нибудь выпрямиться.
Но что было хуже всего, так это лодочное ученье. Человек сидит себе спокойно за едой, или мирно покуривает трубочку у себя на койке, вдруг свисток боцмана возвещает ему, что корабль тонет и пассажиры гибнут, и он должен все бросить и спускать шлюпки и спасать их. Мы должны были бежать как угорелые с бочонками воды и мешками сухарей, а затем готовить лодки и спускать их на воду. Все люди были распределены по разным лодкам и пассажиры так-же. Разница была только в том, что если какому пассажиру не угодно было участвовать в маневре, он мог и не участвовать, а уж нам отказываться не приходилось.
Один из пассажиров, никогда не маневрировавший с нами, был майор Мидженс. Он был даже против маневров и называл их дурачеством; никогда он не соглашался сойти в указанную шлюпку, но сидел все время на палубе и насмехался над нами.
— Вы так только научите людей удирать, — сказал он однажды шкиперу. — Если когда-нибудь действительно явится необходимость, они бросятся все к лодкам и оставят нас здесь. Помяните мое слово.
— Я никак не ожидал, чтобы вы стали так говорить об английских моряках, майор, — говорит шкипер обиженным тоном.
— Об английских сквернословах! — фыркнул майор. — Вы не слышите их замечаний, когда раздается этот свисток. Но их, право, достаточно, чтобы накликать беду на пароход.
— Если вы укажете мне виновных, я накажу их, — горячо говорил шкипер.
— Никого я вам не укажу, — отвечал майор. — Я слишком им сочувствую. Вы им и выспаться-то никогда не даете вволю, бедным малым, а от этого их красота страдает.
Я находил, что майор очень добр, что так забоится о нашем спокойствии, но, конечно, некоторые из женщин засмеялись. Верно, они думают, что матросам красота не нужна, и отдыхать ради красоты не стоит.
После этого я слышал, как лейтенант разговаривал со шкипером и сочувствовал ему. Он говорил, что майору просто завидно, что люди так хорошо вымуштрованы; и потом они отошли, лейтенант что-то такое говорил очень серьезно и убедительно, а шкипер качал головой на его слова.
Случилось это, как раз две ночи спустя. Я спустился вниз и улегся, как вдруг вижу во сне, что майор завладел свистком боцмана и учится на нем свистеть. Помню еще, я подумал во сне: какое счастье, что это только майор, когда, один из ребят ткнул меня кулаком в спину и разбудил.
— Скачи живее, — сказал они мне. — Пароход горит.
Я бросился на палубу, и тут уже не оставалось никакого сомнения насчет того, кто свистал тревогу. Колокол звонил в набат, из всех люков валил дым, некоторые из людей тащили насос и обрызгивали из рукава пассажиров, которые один за другим выбегали на палубу. Шум и смятение были ужасные.
— Скорее спускать шлюпки, — сказал мне Том Гал. — Не слышишь разве свистка?
— Да разве-же мы не попробуем сначала тушить огонь? — говорю я.
— Слушайся команды, — говорить Том, — это наше первое дело, и чем скорее мы отсюда выберемся, тем лучше. Ты, ведь, знаешь, какой у нас груз.
Тогда мы побежали к лодкам и спустили их, должен сказать, очень хорошо, и первый, кто соскочил в мою, был майор в своем белом ночном одеянии; но после того, как все остальные тоже спустились, мы его высадили. Он не принадлежал к нашей лодке, а уж дисциплина, так дисциплина, что-бы ни случилось.
Прежде, однако, чем мы могли отвалить от корабля, майор с воплем подбежал к борту, крича, что его лодка отчалила, и хотя мы отпихивали его веслами, но он таки спустился по канату и ввалился к нам.
— Кто командует? — закричал майор.
— Я — очень резко откликнулся старший помощник с одной из лодок.
— Но где-же капитан? — вскричала одна старая дама с моей шлюпки по фамилии Прендергаст.
— Он на пароходе, — отвечал помощник.
— Он… что? — повторила мистрисс Прендергаст, смотря на воду, точно она ожидала увидеть шкипера, стоящим тут-же, на гребне волны.
— Он остался погибать с судном, — сказал один из людей.
Тогда мистрисс Прендергаст попросила кого-то одолжить ей платок, потому-что свой ручной мешочек она забыла на пароходе, и начала горько рыдать.
— Смелый, простой англичанин-моряк, — сказала она всхлипывая: — остается погибать со своим кораблем! Вот он. Посмотрите на мостике.
Все мы взглянули, и тогда и другим женщинам захотелось призанять платок. Я дал одной из них лоскут бумажной тряпки, но она так рассердилась за то, что тряпка была чуть-чуть маслянистая, что и плакать совершенно позабыла и обещала пожаловаться на меня помощнику, как только мы достигнем берега.
— Я век буду поминать его в своих молитвах! — сказала одна из женщин, рыдавшая очень удобно в большой красный шейный платок одного из людей.
— Слава о его подвиге прогремит по всей Англии! — прибавила другая.
— Симпатии и слезы дешево стоят, — торжественно произнес один из мужчин-пассажиров. — Если нам удастся достигнуть берега, мы должны все сложиться, чтобы поддерживать его вдову и сирот.
— Слушайте, слушайте! — закричали все.
— Мы воздвигнем гранитный памятник в воспоминание о нем, — говорит мистрисс Прендергаст.
— А не лучше-ли нам вернуться к пароходу и захватить его с собой! — сказал какой-то господин с другой лодки. — Мне думается, что это и обойдется дешевле, да, пожалуй, бедняга и сам предпочел-бы это.