Под чужим именем
Шрифт:
Когда они были на середине реки и Никитин, тяжело дыша, подплыл к Гуляеву, он увидел лицо старика и понял, что с ним происходит что-то неладное.
— Судорога!.. Степан… Помогите! Помог… тону!! — закричал Гуляев.
Никитин быстро осмотрелся: Андрей Николаевич был далеко. Никитин понял, что старик умышленно, чтобы избежать свидетеля, затянул начало этой ловко разыгрываемой драмы.
«А вдруг все это правда? — неожиданно подумал Никитин. — Вдруг старик действительно, не рассчитав свои силы, тонет?!»
Он сделал несколько сильных взмахов и оказался
Очнулся он, коснувшись ногами дна, открыл глаза и, встретившись взглядом с Гуляевым, быстро оценил обстановку. Огромным физическим усилием Никитин оторвал руки старика от своего горла и энергичным толчком поднялся на поверхность… Вслед за ним поднялся и старик, кашляя и извергая ртом и носом целые водопады воды, он то погружался под воду, то всплывал опять.
Схватив Гуляева за волосы и притянув к своему левому плечу, сильно загребая правой рукой, Никитин поплыл с ним к берегу.
Старик был в сознании, но очень слаб.
Когда Никитин вытащил его на берег, взял на руки, отнес и, положив на траву, послушал сердце, то убедился, что сердце его билось отличными ровными ударами и пульс был совершенно нормальный. Включаясь в эту игру, Никитин с обеспокоенным лицом спросил его:
— Ну что, Сергей Иванович, вам лучше?
— Спасибо… Вы мне спасли жизнь… — почти беззвучно ответил старик.
Никитин понял: несколько минут тому назад он был на волосок от смерти. Он шел по следам зверя, а зверь шел по его следам — они оба шли по замкнутому кругу.
34. НА СМОЛЕНЩИНЕ
Только в четверг удалось Никитину выехать на родину Гуляева; а в девять часов сорок две минуты, точно по расписанию, Никитин вышел в Смоленске из вагона скорого поезда и отправился в буфет нового вокзала.
Здесь он позавтракал и расспросил, как ему добраться до цели. Оказалось, нужно было по шоссе Смоленск — Починок — Рославль километров пятьдесят — до Пересна — ехать на попутной машине, затем по проселочной дороге двадцать километров на запад до самой реки Сож пешком, а если повезет, то на случайной подводе.
Хотелось до наступления вечера добраться до места, и Никитин, не задерживаясь, вышел на южное шоссе.
«Голосовать» ему пришлось недолго, уже через несколько минут остановился газик, и он подсел к шоферу в кузов. Это была машина колхоза «Рассвет» из-под Пересна. Шофер отвозил в Смоленск на колхозный рынок, где была торговая палатка колхоза, салат, цветную капусту, зеленый лук и землянику, обратно он вез пустую тару и два ящика масляных красок — колхозники ремонтировали клуб.
Шофер, молодой словоохотливый паренек, был рад попутчику. Он охотно выкладывал перед москвичом, словно коробейник, похваляясь товаром, все колхозные новости, но это не мешало ему лихо вести машину. Оберегая рессоры, он осторожно притормаживал на плохих участках дороги, на хороших же давал такой газ, что стрелка спидометра подскакивала к шестидесяти, а то и к семидесяти километрам.
Шофер хорошо знал район и уже через полтора часа затормозил перед проселком, наотрез отказавшись взять у Никитина деньги, простился и уехал.
Перед Никитиным была неширокая дорога: посередине узкая змейка зелени, по краям неровные взрытые колеи, а слева и справа стеной стояли хлеба, наливался тучный золотистый колос. Время приближалось к полудню, начинало припекать. Никитин ровным, неторопливым шагом пошел на запад. Он шел, напевая себе под нос песенку без конца и без начала, и думал о том, что его ждет во Всесвятах.
А в пять часов вечера Никитин уже был около Всесвятского сельсовета. Деревня Всесвяты состояла из сотни свежерубленных домов. Вдоль крутого берега реки Сож дома шли двумя ровными рядами, а подле больших приусадебных участков зеленели молодые фруктовые сады.
В сельсовете его встретила молодая девушка, лет восемнадцати, с забинтованной левой рукой. Она заменяла секретаря сельсовета Ивана Коляева, которого отправили в Смоленск на шестимесячные курсы.
Выслушав Никитина, девушка сказала:
— У нас народ больше новый: только те, что вернулись из армии или партизанили на Смоленщине, а так из прежних жителей тут никого не осталось,
— Кто же у вас партизанил, не знаете? — спросил Никитин.
— Как не знать, — с обидой сказала девушка. — У нас партизаны с отличием, уважением пользуются. Взять, к примеру, Василия Голышева или Матвея Копейкина. Они орденами награжденные, их каждый знает не только здесь, в районе, а и в области.
— Ну, а где я могу Василия Голышева разыскать? — спросил Никитин.
— Он на стане, что под Ерохином. Да вы мимо проходили, это километров семь по шоссейке. До Ерохина дойдете, там спросите первую полеводческую Василия Голышева, — лучшая бригада.
— Вот обида, — сказал Никитин, — я в Ерохине молоко пил. Ну, что делать, пойду обратно, — закончил Никитин, простился с девушкой и вышел из сельсовета.
Когда Никитин добрался до стана первой полеводческой бригады и не без труда разыскал Василия Голышева, солнце уже село, но над истомленной утренним жаром землей еще дрожало знойное марево.
Василий Голышев был высокий загорелый мужчина лет сорока, волосы у него росли везде — в ушах, в носу, на груди и плечах, густые заросли бровей нависали над большими светлыми глазами. Голышев производил впечатление сильного, энергичного человека, одет он был в выцветшую на солнце голубую майку, старые, но чистые солдатские брюки и тапочки. Когда Никитин разыскал Голышева, тот подле небольшого обмелевшего ручья, сидя прямо на траве, мылил голову и брил ее безопасной бритвой. Он не удивился приходу незнакомого человека: бригада Голышева была передовой, поэтому из района да и области часто заезжал к нему всякий народ по делу, а иной раз и без дела.