Под чужим именем
Шрифт:
— Иди! — улыбаясь, сказал полковник, и Елагин выбежал из кабинета.
40. СТРАНИЦЫ БИОГРАФИИ
Точно в назначенное время капитан Гаев прибыл в райотдел и, разыскав полковника, которому отвели отдельный кабинет, вручил ему письмо Вербова и объемистую папку.
Полковник вскрыл письмо. Вот что писал этот авантюрист и проходимец:
«У меня нет политических убеждений, за которые я хотел бы бороться. Зарабатывать деньги вашим ремеслом не стоит, мой способ легче и безопаснее. Пока водятся на нашей земле такие доверчивые люди, как Шабров, мне вообще нечего волноваться. Путем шантажа и угроз вы хотели заставить меня принять участие в шпионаже и диверсии. По-вашему, это «война в потемках». Но я человек не военный, и мне это не подходит.
Знаю,
Полковник сложил письмо и с удовлетворением заметил:
— Итак, деятельность человека «без политических, убеждений» закончилась. Хорошо, что этот тип находился в поле нашего зрения. Кроме этого письма, было что-нибудь интересное? — спросил полковник.
— Ценности и большая сумма денег, около ста тысяч.
— Та-ак… — протянул полковник и пододвинул к себе папку. На обложке ее было написано:
«ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ ТЕРЕХОВ
1937–1942-1945 гг.»
Ниже другими чернилами была сделана свежая приписка:
«он же ГУЛЯЕВ
СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ 1952 г.»
Первые две страницы представляли собой листы толстого картона с наклеенными на нем различными фотографиями Терехова.
Заметив, как прищурился полковник, рассматривая фотографии, капитан Гаев достал из кармана лупу, предусмотрительно захваченную из Москвы, и передал Каширину.
На первой фотографии, семейной, была группа: Терехов Николай Николаевич — отец, Терехова Ева Казимировна, урожденная Ожеховская — мать и сын Владимир пятнадцати лет в гимназической форме. Снизу приписка: «Петербург, 1907 г. В день пятнадцатилетия Владимира».
На следующей фотографии был снят Владимир — студент 2-го курса Петербургского университета и стояла дата: 1912 год. Нагловатый юноша с застывшей презрительной улыбкой. В нем еще трудно было угадать его последующий облик.
На третьей фотографии был снят молодой человек с гладко зачесанными волосами на прямой пробор и маленькими усиками, в высоком крахмальном воротнике, галстуке с дорогой булавкой, с массивной золотой цепью у жилетного кармана. Он сидел, самодовольно развалясь в кресле, держа в руке папиросу. Снизу была надпись:
«В день открытия частной практики. 12 декабря 1916 года. Петербург.»
На этой фотографии сходство Терехова с Сергеем Гуляевым было бесспорным.
Было еще несколько любительских фотографий и маленьких снимков для удостоверений. со следами различных печатей.
Ниже полковник читал:
«Раздел первый
Владимир Николаевич Терехов родился в городе Ташкенте в 1892 году. Отец его, Николай Николаевич, вице-председатель Русско-Азиатского коммерческого банка, мать из мелкопоместной дворянской семьи Ожеховских.
Закончил первую мужскую гимназию в Ташкенте в 1910 году, в 1915 году кончил юридический факультет Петербургского университета, в 1916 году в Петербурге открыл частную юридическую практику.
В 1918 году выехал в Ростов-на-Дону. Здесь встречает многих своих друзей по Петербургу, политических единомышленников, вступает в белогвардейскую армию и становится видной фигурой в штабе казачьего атамана Краснова.
В октябре восемнадцатого года, после разгрома белогвардейских войск атамана Краснова под Царицыном, Терехов бежит и пробирается в Одессу, где еще находятся войска Антанты.
В апреле 1919 года, после разгрома южной группировки войск Антанты, Терехов пытался бежать за границу, но это ему не удалось.
В середине 1919 года Терехову через Кавказ — Баку — Красноводск удается пробраться в Ташкент. Здесь, наученный горьким опытом, избегая всякого активного участия в деятельности туркестанских меньшевиков, он отсиживается под крылышком своего отца, в то время как его мать через Персию бежала в Польшу.
В 1922 году Терехов пробирается на Северный Кавказ, а в 1923 году устраивается в Северо-кавказскую контору Экспортхлеба в качестве юрисконсульта и, скрыв свое прошлое, проникает в Коммунистическую партию. Здесь его находит некий Плавинский и, угрожая разоблачением, требует оказания активной помощи польской разведке. Этого же хочет и его мать Ева Ожеховская, письмо от которой привез из Варшавы Плавинский.
Терехов становится активным польским шпионом и получает кличку «Казимир». Его связывают с крупным агентом польской разведки Гаранговичем. В 1924 году Терехов-«Казимир» выезжает в город Минск, где лично получает от Гаранговича задание примкнуть к правотроцкистской оппозиции.
Так Терехов-«Казимир» становится активным троцкистом.
В 1927 году, после поражения троцкистской оппозиции, Терехова исключают из партии, но, выполняя тайное указание Троцкого, Терехов подает двурушническое заявление об отказе от своих политических взглядов.
В 1928 году за непосредственное участие в организации кулацкой повстанческой «Вандеи» [3] на Северном Кавказе троцкисты оказывают Терехову особое доверие.
С этого времени начинается его головокружительная карьера. В 1929 году он директор конторы Экспортхлеба, а в 1934 году Валиховский по заданию Крестинского вербует его в немецко-фашистскую разведку. Владимир Терехов-«Казимир» — получает новую кличку «Лукс», что по-немецки значит рысь.
В конце 1936 года Терехов-«Казимир»-«Лукс» направлен Крестинским в Германию с целью передачи шпионских сведений начальнику немецкого генерального штаба генералу Хассе.
В связи с окончательным разоблачением и разгромом троцкистов в СССР Терехов-«Казимир»-«Лукс» остался в Германии.
Установлено по материалам предварительного следствия по делу антисоветского «правотроцкистского блока».
3
Вандея— область во Франции, которая во время буржуазной революции конца 18 в. была очагом контрреволюционных восстаний. В переносном смысле «Вандея» — очаг контрреволюционного восстания во время гражданских войн.
«Раздел второй
С 1937 года Терехов-«Лукс» становится консультантом по русским вопросам при VI управлении гестапо, шефа политической разведки Шелленберга, в отделе «Остен», под началом Густава Мюллера».
— Помнишь, Гаев, — сказал полковник, — Густав Мюллер, получатель шифровок в берлинских бандеролях на имя Ридаля??
— Помню, товарищ полковник. Иоганн Келлер — он же Густав Мюллер.
«Здесь, в VI управлении гестапо, Терехов развернулся. Старый, сначала только польский, а затем и немецкий шпион нашел себе самое широкое применение.
В начале 1941 года Терехов-«Казимир»-«Лукс» становится руководителем специальной школы по подготовке кадров для диверсии, террора и шпионажа на территории СССР.
В начале 1942 года его, исполняющего обязанности штурмбанфюрера, направляют на территорию, временно оккупированную фашистскими войсками, для руководства на Смоленщине крупным карательным отрядом по подавлению партизанского движения.
В конце 1942 года Терехов-«Казимир»-«Лукс» был переброшен в тыл Советской Армии в качестве резидента немецкой разведки и для организации шпионажа и диверсии.
Установлено по материалам архива VI отделения политической разведки, захваченным при взятии советскими войсками г. Берлина в 1945 году».
Полковник закрыл папку, встал, прошелся по кабинету и сказал Гаеву:
— Какой матерый предатель! Дальше его биография будет дописана по материалам следствия, но предугадать ее не трудно. После разгрома фашистской Германии он притаился. Рысь потеряла хозяина и превратилась в безобидного домашнего кота. Он все эти годы жил тихо, стараясь не обращать на себя внимания, и ждал, терпеливо ждал своего времени.
Прошло несколько лет, через посредство всяких келлеров-мюллеров его разыскали новые хозяева, и домашний кот опять превратился в опасную, хищную рысь.
41. ГРОЗА СОБИРАЕТСЯ
Низко над городом висели тяжелые темные облака. Было безветренно, листва на деревьях замерла в напряженном ожидании. Издалека, из-за потемневшей серой реки и черной полосы соснового бора, доносились глухие раскаты грома.
Обливаясь потом, прихлебывая газированную воду из стеклянной банки, сидела в вестибюле больницы дежурная санитарка Клава Рукавишникова. Шел восьмой час вечера.
«Хоть бы какого ни на есть дождичка», — подумала Клава вслух и подошла к окну. Выглянув на центральную аллею, она увидела знакомого старика, которого только сегодня утром провожала до ворот.
Старик вошел в вестибюль и поздоровался с Клавой, в глазах его было неподдельное волнение и тревога.
— Ну, как наш Степан Федорович? — с надеждой спросил старик. — Все без сознания?
— Чем так, лучше бы без сознания! — оказала она, махнула рукой и шепотом, доверительно добавила: — Память у него начисто отшибло — как его зовут, не может вспомнить.
Старик даже присел от огорчения, и Клава пожалела, что сказала правду.
— Хоть бы посмотреть на него, — тоскливо произнес он и добавил. — Одним бы глазком, а?
Клаве стало жалко, и она согласилась:
— Ладно, пойдемте, только тихо. — Санитарка пошла вперед по длинному коридору, а следом за ней Гуляев. Около палаты № 7 они остановились — дверь в палату была немного приоткрыта и из-за двери доносился голос.
— Там дежурный врач, — шепотом сказала Клава, — пошли назад!