Под игом
Шрифт:
Гостеприимство и предательство! Зачерствелая душа этого кочевника совмещала и то и другое. Обе эти обязанности он выполнил вполне добросовестно: накормил голодного знакомца, чтобы исполнить нравственный долг, и предал бунтовщика, чтобы отвести от себя неприятности. И теперь он спокойно взирал на охоту.
Огнянов понял, что гибель его близка, и со свойственным ему самообладанием, обычно покидающим большинство людей во время опасности, немедленно взвесил свои шансы. Небольшой холм у лощины может на одну-две минуты скрыть его от преследователей, когда они спустятся во впадину. Этих минут ему достаточно, чтобы пробраться в буковую рощу. Но какой толк? Все равно его догонят. Невозможно спастись бегством от пуль и от гончих. В речном русле, между крутыми подмытыми берегами растет низкий кустарник. Однако прятаться в нем бесполезно — он может сбить с толку преследователей, но не собак. И тут и всюду — гибель! Но у Бойчо не было времени для ко лебаний: надо было принять какое-то решение. Он инстинктивно выбрал лощину и стрелой помчался туда. Бежать вниз по склону было легко, и минуту спустя Огнянов уже был в кустарнике, росшем на дне лощины. Речные берега были скалисты, а в нижней их части зияли продолговатые пещеры, которые, казалось, были кем-то выдолблены. Огнянов быстро юркнул в одну из них, видимо служившую логовом для диких зверей. Здесь он приготовился дорого продать свою жизнь.
С револьвером в руке Огнянов прислушивался несколько секунд, и они казались ему вечностью. Лай сначала приближался, потом становился все глуше и наконец умолк… Огнянов ждал. Что это? Вероятно, погоня сбилась со следа, но, если так, все равно это ненадолго. Огнянов догадался, что каратели сейчас ищут его в буковой роще; но там они его не найдут и, естественно, вспомнят о лощине. Да собаки и сами приведут их сюда, — инстинкт этих животных не дает обмануть себя дважды… Как долго длилось это ожидание, казавшееся Огнянову бесконечной агонией, он не мог бы сказать. Он впился глазами в лощину и засохший кустарник, шуршавший на берегу, ожидая, что вот-вот увидит в отверстии пещеры морду гончей — это животное играло роковую роль в его судьбе — или услышит ее лай. И вот лай раздался вблизи.
Глаза Огнянова стали огромными, страшными; волосы встопорщились на голове.
Судорожно сжимая револьвер, он приготовился.
III. На север!
Лай, услышанный Огняновым, раздался неподалеку, где-то вправо, но больше не повторился. Вместо него послышались чьи-то шаги. Да, сюда шли люди, и сейчас они, очевидно, спускались в лощину, — с обрыва сыпался песок, докатываясь до устья пещеры, в которой укрывался беглец. Вскоре ноги человека, обутого в царвули, промелькнули перед ним и исчезли; затем показались еще ноги и тоже прошли мимо; третий человек прошел так же бесшумно, как и первые два. Показался четвертый. Но этот не ушел.
Он остановился и нагнулся.
Огнянов увидел в профиль лохматую длинную голову, напоминавшую череп гориллы. Тот, кому принадлежала эта голова, принялся завязывать бечевки своих онучей, волочившиеся по земле.
Огнянов застыл с наведенным револьвером в руке.
Голова повернулась лицом к пещере, но лишь на миг. Человек выпрямился, и в тишине раздалось громкое шипение. Это был условный знак другим, призывающий их вернуться.
Человек снова наклонился и заглянул в пещеру. Огнянов решил выстрелить.
— Эй, кто ты? — рявкнул громовый голос.
— Иван! — воскликнул Огнянов.
И в самом деле это был Иван Боримечка.
— Учитель! — закричали его вернувшиеся спутники, тоже наклонившись.
Не дожидаясь приглашения, Боримечка первым протиснулся в пещеру и со слезами на глазах принялся пожимать руки Огнянову. Влезли и другие трое — это были жители Клисуры.
— Что это за собака тут лаяла? — первым долгом спросил Огнянов.
— Это не собака, это Боримечка лаял, — ответили клисурцы.
Огнянов усмехнулся, вспомнив привычку этого великана. И он стал осыпать товарищей вопросами.
— Плохи наши дела, будь оно неладно! — со вздохом рявкнул Боримечка.
— Мужайся, Иван; бог не оставит Болгарию.
— Но Клисура погибла, — мрачно отозвался один из клисурцев.
— Один пепел от нее остался… а все еще горит, — добавил другой.
— Ох! — простонал третий.
— Братья, что проку терзаться? Мы хотели лучшего… не удалось… Мужайтесь и терпите!.. Жертвы наши не пропадут даром… Вы что-нибудь ели?
— С тех пор как ушли, крошки хлеба не видели, — уныло ответили клисурцы.
Незачем было и говорить об этом, — Огнянов сам видел, как измождены их лица, как ввалились щеки. Он разломил на куски остаток хлеба и раздал их гостям.
Те жадно вонзились в хлеб зубами. Боримечка от своей доли отказался.
— Береги хлеб для себя, а то ты совсем отощал, как святой постник… А у меня обед есть.
И Боримечка вынул из сумки ободранного зайца, покрытого запекшейся кровью. Отрезав кусок мяса, Боримечка посолил его и принялся рвать острыми зубами.
— Ты что? Ведь мясо-то сырое!
— Сырое не сырое, — голод не тетка. А огонь разводить беглым бунтовщикам тоже не полагается, — объяснил Иван, разжевывая жесткое мясо. — Эти вот благочестивые христиане гнушаются скоромного, так они бурьян жевали — ни дать ни взять черепахи, — добавил Иван, слизывая с губ заячью кровь.
— Как же ты убил зайца? — полюбопытствовал Бойчо. — Стрелял?
— Я убил зайца потому, что не встретил кабана; а попадись мне кабан, я бы и его задушил своими руками.
И в самом деле, напав на след зайца, Боримечка, не решаясь стрелять, ухитрился поймать его в кустарнике.
— Чего ради ты забрался в эту медвежью берлогу? — спросил он, осматриваясь.
— За мной гнались черкесы, — ответил Огнянов, — я до сих пор не понимаю, как они меня не нашли: у них были гончие.
— Так вот почему ты спросил, кто это лаял!.. Понятно. А гончие, надо думать, завидели другую дичь, может, зайца какого, ну и взяли его след. В этих делах Иван кое-что смыслит.
— Так, значит, это и были те мерзавцы, которых мы видели вон там, на той стороне? — сказал один клисурец.
— Убей их господь! — проговорил другой. — Из-за этих карателей головы нигде не высунешь… Балканы кишат черкесами и турками… Дай тебе бог здоровья, Огнянов, за хлеб, а то я уж на ногах не стоял.
Только теперь Огнянов успокоился. Он видел, что спасся лишь каким-то чудом, как не раз уже спасался по милости судьбы.
— Куда же вы теперь?
— В Румынию. А ты?