Под игом
Шрифт:
— Что вы видели? — спросил он.
— Турки! Идут сюда… Целая орда… не меньше тысячи… Дорога вся почернела от башибузуков…
Огнянов сделал им знак замолчать.
— Стой! — крикнул он в сторону окопов, увидев, что многие, не выдержав, стали вылезать наружу.
— Турок-то тьма-тьмущая, — говорили некоторые, глядя с насыпи вдаль.
— По местам! Все к оружию! — властно скомандовал Бойчо.
Люди снова полезли в окопы.
— Уже видать их!
И в самом деле, вдали, на большой дороге, там, где она огибала пологий холм, показалась голова густой колонны; с каждой минутой колонна все больше и больше вытягивалась, все ползла и ползла вперед, как бесконечно длинная гусеница… То была орда Тосун-бея. Чем ближе она подходила, тем ясней было видно, как она многолюдна… Турки шли по четыре в ряд; три больших знамени и десятка два маленьких флажков — белых, красных, зеленых и других цветов — развевались над колонной. Растянувшись чуть не на два километра, она заполнила собой всю дорогу от Кулы до Бяла-воды.
В рядах повстанцев опять начался переполох. Никто не мог усидеть на месте; все поднимались на ноги, пугливо озираясь.
Только Огнянов кое-как еще сдерживал людей гневным взглядом.
Черная колонна продолжала двигаться по дороге, пока не подошла к укреплению на ружейный выстрел.
Со Зли-дола стража дала по ней несколько залпов из дальнобойных ружей; тотчас же по команде Огнянова дали залп и с его укрепления. Рявкнула пушка. Густой дым окутал насыпи, грохот выстрелов разорвал воздух и эхом отдался в горах.
Несколько турок в передних рядах колонны рухнуло на землю…
В этот миг Огнянов заметил головы трех человек, спускавшихся по дороге к долине Стара-реки. Это были повстанцы, которые, воспользовавшись суматохой, под прикрытием дымовой завесы покидали укрепление. Огнянов каким-то чутьем узнал в этих дезертирах своих соседей, ночью обсуждавших план бегства.
В несколько скачков он добежал до обрыва, нависшего над ущельем. Беглецы шли гуськом по узкой, изрытой ливнями тропинке.
— Назад! Вернитесь, или я вас прикончу! — закричал Огнянов, целясь в них из ружья.
Те обернулись и замерли на месте. Ружья свои они оставили в окопах. Огнянов узнал в одном из дезертиров дьякона Викентия; теперь он был выбрит, одет в повстанческую форму. Несчастный покраснел до ушей от стыда.
Все трое покорно повернули назад.
— Дядя Марин, приведи этих трусов сюда и посади в окоп… Чуть кто пошевельнется, размозжи ему голову.
И Огнянов поспешил снова занять свой пост.
— Эх вы, сукины дети, хоть бы по одному разу выстрелили, для очистки совести, а потом уж улепетывали, — укорял беглецов дядя Марин, конвоируя их к окопу с ружьем, наведенным им в спину.
Строгость начальника удержала на месте остальных повстанцев. Они старались скрыть свой страх, но если это и удавалось им, то ненадолго. У большинства губы потрескались до крови.
Турки еще не выпустили ни одной пули. Первый залп с укреплений, сваливший несколько человек, произвел минутное замешательство в их рядах. Раненых отнесли к оградам ближайших розовых насаждений, и вся толпа стала спешно отступать. Эта первая удача ободрила повстанцев, и они продолжали вести интенсивный огонь против неприятеля. Казалось, будто горы и холмы сотрясаются от непрерывных залпов.
Белые облачка дыма, поднимавшиеся там и сям над высотами, открывали местонахождение укреплений. Стрельба с них продолжалась и тогда, когда турки удалились на значительное расстояние, за пределы досягаемости ружейных выстрелов… Вдали, в самом хвосте турецких полчищ, виднелось несколько конников. Они составляли главный штаб Тосун-бея. Вся орда сгрудилась вокруг них и долго стояла на месте. По-видимому, в штабе происходило совещание, и план нападения был изменен. Действительно, спустя некоторое время орда пришла в движение и разделилась на несколько частей. Затем, словно по данному сигналу, все эти отряды рассыпным строем с бешеными криками стремительно ринулись вперед… Одни бежали но голым холмам, чтобы подняться на гору, другие — к обрыву Зли-дола, третьи — в сторону Средна-горы, к долине, на которой вытекает Стара-река, образуя ворота в Клисуру, четвертые — к виноградникам и укреплению Огнянова. Повстанцы издалека встретили их громом ружейных залпов, по турки начали отвечать, лишь приблизившись на расстояние выстрела. В несколько минут клубы дыма заволокли все укрепление; число стрелков стало уменьшаться. По лицу Огнянова ползли черные потоки обильного пота, смешанного с грязью и пороховой копотью. Опьяненный запахом крови и свистом нуль, пролетавших над его головой, он то выпрямлялся, то пригибался к земле, скрываясь в окопе, и ружье его выплевывало белый дым.
Он никого не видел в дыму, но, быть может, сам того не замечая, беспрерывно кричал:
— Бей! Пали! Смелей, братцы!
И вдруг он услышал рядом с собой голос дяди Марина, говорившего кому-то:
— Ниже, ниже нагнись, парень!.. Попадут в тебя! Огнянов невольно повернулся вправо и сквозь разреженный ветром дым увидел повстанца, который встал во весь рост и, не прячась за укрытие, стрелял в неприятеля, сам подставляя грудь его пулям. Эта дерзновенная смелость граничила с безумием. Огнянов с изумлением узнал Кандова.
Пораженный, он подошел к студенту и порывисто протянул ему руку.
— Дай руку, брат! — сказал он.
Студент обернулся, молча посмотрел на Огнянова застывшим взглядом и крепко стиснул ему пальцы. Это рукопожатие двух соперников было символом их примирения перед лицом окровавленной родины, а быть может, на пороге прощания перед вечной разлукой.
Струйка крови обагрила пальцы Огнянова, когда он пожимал руку Кандова. Она сочилась из-под рукава студента.
Огнянов заметил это, но не удивился, не вздрогнул, даже не подумал о том, что означает эта струйка теплой крови… Гораздо больше поразило его, что Кандов здесь.
А между тем студент вскоре после ухода Огнянова тоже ушел от Рады и направился к пункту раздачи оружия, а оттуда на укрепления у Стара-реки. Ночью он был прислан сюда в составе пополнения, но Огнянов, поглощенный своими заботами, не заметил его.
Огнянов отбежал в сторону и оглянулся вокруг.
Только сейчас он обнаружил, что окопы почти опустели… Повстанцы исчезли. Осталось всего пять-шесть человек, и в их числе Кандов; они еще продолжали стрелять, но огонь их заметно ослабел. Поредели залпы и с других укреплений, также покинутых своими защитниками. Зато вражеские пули сыпались все обильнее, и высовываться из окопов становилось опасно.