Под игом
Шрифт:
Осужденные под конвоем четырех других повстанцев миновали укрепление и по обрыву спустились в лощину.
— Отведите и цыгана туда же! — приказал Огнянов. Потом шепотом дал какое-то распоряжение десятнику, и тот стал спускаться вслед за другими.
Лобным местом было избрано зеленое сырое ущелье, по дну которого тек, журча, ручеек. Склоны ущелья были круты и обрывисты. Укрепление Огнянова возвышалось над ними с западной стороны. Повстанцы столпились над обрывом, чтобы оттуда наблюдать за казнью.
Два повстанца прежде всего подвели к дубу цыгана, сняли с него красный пояс и этим поясом привязали его к стволу.
Ужас сковал уста несчастного. Из его потрескавшихся губи потекла кровь.
Неподалеку, на берегу ручья, стояли четверо осужденных, ожидая своей участи. Животный страх обезобразил их лица. Марчев скомандовал:
— Подвести сюда и этих!
Осужденные двинулись. Трое едва волокли ноги, и конвойным пришлось взять их под мышки, чтобы дотащить до места, указанного десятником.
Марчев выстроил приговоренных в десяти шагах от связанного цыгана. Очевидно, их хотели заставить вблизи смотреть на страшное зрелище лишь затем, чтобы несколько минут спустя они, в свою очередь, послужили таким же зрелищем для столпившихся над обрывом повстанцев.
Осужденных не связали. Но они оцепенели от ужаса, и мысль о бегстве даже не приходила им в голову. Да бежать было бы и невозможно.
Прошла минута гробового молчания.
Но вот Марчев начал громко и торжественно:
— Цыган Мехмед из Клисуры за неоднократные попытки бежать из тюрьмы с гнусной целью служить врагам Болгарии приговорен верховным советом к смертной казни на страх другим таким же предателям! — И, обернувшись к четверым осужденным, скомандовал: — Господа, станьте лицом к Мехмеду…
Они беспрекословно исполнили приказ.
— Дайте каждому по ружью.
Повстанцы с глубоким волнением протянули осужденным свои ружья. Осужденные с обалделым видом взяли их.
— Теперь пристрелите вот этого! Слушай команду: раз, два, три!
Гром выстрелов потряс обрывистые склоны ущелья. Клубы дыма окутали четырех стрелявших.
Но цыган, привязанный к дереву, и не пошевельнулся. Ни одна пуля не задела его. Очевидно, в него стреляли не целясь. Но похож он был уже на мертвеца.
— Позор! — гневно воскликнул Марчев. — Еще раз!
И он повторил команду. Снова грянули выстрелы… Цыган поник головой, и руки его бессильно повисли. Наверху раздались рукоплескания.
— На этот раз, господа, вас покарали только тем, что дали вам возможность получить крещение кровью. Этим вы обязаны великодушию Огнянова и милосердию военного совета.
Четверо осужденных, поняв, что они спасены, робко оглянулись кругом с видом людей, очнувшихся от страшного сна.
Едва заметная блаженная улыбка пробивалась сквозь ледяную кору страха, сковавшего их посеревшие лица.
Новые радостные рукоплескания послышались с укрепления.
XXX. В Стремской долине
«Странно, странно! Необъяснимо!.. Ужасно!.. До сих пор ничего еще не началось… Что же они делают? Что предпринимает Бяла-Черква? Молчат, как мертвые… Молчат… Ужасное молчание! Страшное!.. Не могу допустить и мысли, что они там сидят сложа руки и благоразумно выжидают… Однако этот идиот говорил правду, сущую правду. Но в Бяла-Черкве и Соколов, и Попов, и Редактор… Все они там, мои соколы… Испытанные ребята, горячие
Обуреваемый этими мрачными мыслями, Огнянов, переодетый турком, осторожно пробирался из долины Стара-реки в Стремскую.
Как мы уже знаем, он двадцатого апреля заехал в Клисуру по пути в Бяла-Черкву, которую собирался поднять, как только пробьет час всеобщего восстания. Но в Клисуре этот час пробил в тот самый день. Это случилось как раз тогда, когда Огнянов испытывал невыносимые душевные муки, и он слепо ринулся в пучину мятежа, чтобы в вихре борьбы заглушить душевную боль и найти смерть в рядах борцов за освобождение родины. Враг, однако, не показывался. Пять суток напролет Огнянов провел на укреплениях, занятый кипучей деятельностью по организации обороны, горя мучительным нетерпением скорее получить известие, что и в Бяла-Черкве вспыхнуло восстание… Сердце его обливалось кровью, и он проклинал тот день и час, когда случай привел его в Клисуру. Он видел, как тлетворно влияет на дух повстанцев царящая кругом зловещая тишина, как губительна она для всего дела… Тщетно старался Огнянов ободрить товарищей и клялся, что надо с минуты на минуту ожидать восстания в Бяла-Черкве, а вслед за ней и в других местах. Наконец, он и сам начал терять надежду; с ужасом предвидел он неизбежность катастрофы в Клисуре и неминуемое поражение революции. И он решился на отчаянное предприятие: проникнуть в Бяла-Черкву, пройдя через взбудораженные турецкие села, и поднять в ней знамя восстания.
Это был чрезвычайно рискованный и опасный шаг. Но если бы в Бяла-Черкве вспыхнул пожар, искры его разлетелись бы по другим, готовым к восстанию селениям на склонах Стара-планины. Тогда силы турок были бы расщеплены, Клисура спасена, пожар разгорелся бы и — кто знает? Быть может, революция и победила бы… Многие величайшие перевороты в истории человечества обязаны своим успехом какому-нибудь ничтожнейшему обстоятельству… Во всяком случае, ожидаемый результат оправдывал риск. Нужен был героический подвиг, и подвиг этот нашел своего героя.
К полудню Огнянов спустился в долину. Все здесь цвело пышным цветом, утопая в тенистой зелени. Кристально чистые ручейки, извиваясь на лужайках, скрывались в ветвистых дубравах. Воздух был насыщен благоуханием роз, как покои какой-нибудь царской возлюбленной. Под лазоревым небом долина, залитая радостным светом солнца, была необычайно приветлива и прекрасна — сущий рай земной! Но ее красоты не привлекали внимания путника — он их и не замечал.
Огнянов предпочел бы видеть эту долину объятой пламенем. Путь его лежал через село Рахманлари, ближайшее к Клисуре турецкое селение. Огнянов смело направился к нему. Когда он проходил мимо розовых насаждений на окраине села, его остановило несколько вооруженных турок — это был караул.