Под игом
Шрифт:
Волей-неволей пришлось лечь и Огнянову.
Он лежал один, на бугорке, как раз против корчмы, хозяином которой был болгарин из Бяла-Черквы.
Несмотря на поздний час, окна корчмы еще светились. Внутри было полным-полно людей.
Огнянов решил не спать, да и нельзя ему было уснуть. Он обязан был попытаться этой же ночью, пока не поздно, выбраться из окружавшей его несметной толпы турок. «Завтра это будет уже невозможно», — думал он.
И он впился глазами в освещенные окна корчмы, напряженно обдумывая, как ему проскользнуть мимо частых караулов, охраняющих выходы из села.
Он был в турецком платье, хорошо знал турецкий язык, а потому надеялся выбраться без особого труда. Но что пользы, если он только спасет самого себя и вернется на укрепления здоров и невредим?
Бяла-Черква сохраняет спокойствие, а значит, гибель Клисуры неминуема.
Но попытаться уйти в Бяла-Черкву этой же ночью было почти немыслимо: стража на восточной окраине села получила приказ никого не выпускать, — на тот случай, если бы кто-нибудь вздумал дезертировать. Отложить дело до утра и бежать среди бела дня было совсем уж невозможно, да если бы это и было возможно, Огнянов теперь не пошел бы в Бяла-Черкву. Совесть не позволяла ему покинуть ряды защитников Клисуры в столь грозный для нее час… Его отсутствие было бы истолковано как бегство, как подлая трусость… Нет, так нельзя. Но как снестись с Бяла-Черквой? И Огнянов напряженно думал, как найти выход из положения.
Наконец ему в голову пришла одна идея. Он решил попробовать уговорить корчмаря послать завтра одного из своих сыновей в Бяла-Черкву; сын его мог бы для безопасности напроситься в спутники к какому-нибудь турку, идущему в ту сторону, — ведь завтра в К. базарный день.
Эта идея понравилась Огнянову. Правда, осуществить ее было нелегко, но ради такого важного дела стоило и потрудиться и пойти на риск. Да, риск был большой: прежде всего надо было выдать самого себя, доверить свою судьбу не слишком надежному корчмарю.
К счастью, Огнянов знал корчмаря и его семью, так как был когда-то учителем его старшего сына. Это его немного успокаивало.
Огнянов поднялся, вошел во двор через ворота и, приблизившись к оконцу каморки, расположенной в глубине двора и примыкавшей к конюшне, принялся расхаживать взад и вперед под навесом, ожидая, что кто-нибудь из хозяев случайно выйдет наружу. Постучать в окно или в дверь он не посмел из боязни вызвать тревогу.
Долго он там бродил, но никто из домашних не показывался во дворе. Корчмарь и его сыновья прислуживали посетителям. «В каморке, наверное, только жена корчмаря с малыми детьми», — подумал Огнянов и, поборов страх, решился постучать.
Но случай сам пришел ему на помощь. В эту минуту дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Огнянов узнал корчмарку. Она направлялась в конюшню с мерой ячменя под мышкой.
Огнянов подошел к ней и проговорил по-болгарски:
— Добрый вечер, тетушка Аврамица.
Женщина повернулась к нему, удивленная, вернее, испуганная.
— Не узнаете? — добавил он мягким голосом, чтобы ее успокоить. И поспешил назвать себя: — Огнянов… учитель вашего Нанко…
— Ужели Граф? — проговорила изумленная женщина и перехватила меру другой рукой. — Но почему ты так?..
Впрочем, она сразу сама все поняла.
— Заходи, заходи в дом… Постой, дай я сначала подсыплю лошади ячменя в торбу, потом зайдем к нам…
Полминуты спустя Аврамица и Огнянов прошли через тесные сени в темную каморку. Чиркнув спичкой, корчмарка зажгла жестяную керосиновую лампочку, осветив и комнату и гостя.
— Вон эта дверца выходит прямо в огород, а оттуда, через терновую изгородь можно выбраться на улицу, — шепнула Аврамица, указывая Огнянову на маленькую дверцу, такую низкую, что человек мог выйти через нее, только согнувшись в три погибели. — Это я на всякий случай, если понадобится… А что же ты здесь делаешь? — спросила она.
— Я шел из Клисуры в Бяла-Черкву. Тосун-бей встретил меня за Текией и велел повернуть назад.
Огнянов считал себя обязанным ответить полной откровенностью на оказанный ему радушный прием. Да иначе он и не смог бы ничего добиться.
Аврамица сострадательно смотрела на него.
— Ох, бедные клисурцы, сколько им придется горя хлебнуть!.. Ведь вся эта орава прямо на них прет…
— Клисура погибнет, тетушка Аврамица, от нее останется только пепел… Я старался спасти ее, но, к сожалению, никак не могу пробраться в Бяла-Черкву.
— А что же ты стал бы там делать?
— Поднял бы восстание, а вслед за Бяла-Черквой поднялись бы и другие окрестные села. Тогда Тосун-бею пришлось бы убраться восвояси.
— Порази его господь, этого черномазого! Но что ты сейчас-то собираешься делать? — снова спросила Аврамица, которая никак не могла понять, чего, собственно, нужно Огнянову от нее.
— Ваш Нанко дома?
— Дома.
— А Кузман?
— И он тоже.
— Где они?
— В корчме, с отцом, прислуживают посетителям, да и приглядывают за ними: а то как бы эти звери не стянули бы чего.
Огнянов задумался.
— Нельзя ли завтра послать кого-нибудь из твоих сыновей, Нанко или Кузмана, в Бяла-Черкву?
Мать смотрела на него в недоумении. По ее лицу пробежала тень беспокойства.
— Он может отправиться туда с каким-нибудь знакомым турком, — продолжал Огнянов. — Завтра в К. базарный день, а рахманларцы ходят туда торговать.
— Страшно, учитель!..
— Когда идешь с турком, страшного ничего нет. Ведь в той стороне все тихо и мирно… Никто его и пальцем не тронет.
— А зачем ты хочешь послать его туда?
— Чтоб он отнес письмецо одному моему человеку и сейчас же — назад… Завтра к полудню он вернется домой.
Тут Аврамица вспомнила первые слова Бойчо и поняла, с каким поручением он хочет послать ее сына в Бяла-Черкву. Она озабоченно нахмурилась.
— Знаешь что, учитель, об этом надо бы отца спросить.
— Умоляю тебя, тетя Аврамица, ничего не говори дяде Авраму… Не можешь ли ты как-нибудь тайком вызвать сюда Нанко? Мне надо с ним повидаться.