Под игом
Шрифт:
И он пронизал пленника своим огненным взглядом.
— Слушай, ты, выкладывай всю правду, не то я прикажу размозжить тебе голову о камень! — крикнул Бойчо, внезапно побагровев от гнева.
— Нет, учитель, лучше оставь ее для меня, — вмешался Боримечка. — Мне его голова пригодится — я ее оторву и суну в пушку, а потом пальну прямо в Рахманлари; пусть-ка она там расскажет туркам обо всем, что здесь видела…
И великан впился глазами в плюгавого Рачко.
— Все, все расскажу… — залепетал тот, перепуганный до полусмерти.
— Помни же, что я тебе сказал! — снова пригрозил ему Огнянов.
— Помню, помню, как не помнить!
— Ты действительно только вчера ушел из Бяла-Черквы?
— Вчера, вчера… Солнышко тогда стояло вон там…
— Что же там слышно?
— Да ничегошеньки не слышно… Будь спокоен.
— Почему ты ушел от Стефчова?
— Он меня выгнал, убей его бог… Не будь я Рачко Прыдле, если я вру… На этом свете одна только честь у меня и осталась…
Огнянов прервал его взмахом руки.
— Вчера, перед уходом, кого ты видел в Бяла-Черкве?.. Соколова видел?
— Видеть-то видел, только не вчера, а позавчера, когда он шел к себе домой вместе с немцем.
— Никакого шума в городе не было?
— Не было.
— Турки не появлялись?
— Ни одной собаки.
— Бей никого не арестовал?
— Не слыхать что-то.
— Значит, в Бяла-Черкве все тихо и мирно?
— Я же тебе говорил… Можешь мне поверить.
— О чем там люди говорят?
— Ничего, хорошо говорят.
— То есть как это хорошо?
— Всякий своим делом занят… Вот, к примеру, я… у меня семья, дети, я торбу на плечи и айда по селам, работу искать… Ты скажешь — стыдно это? Нет, Граф, что тут стыдного… Рачко Прыдле такой человек, что дорожит своей честью… Потому что, прошу прощенья, ради чего живет человек? Ради своего честного имени…
Огнянов со злостью сжал кулаки.
Ему так страстно хотелось вырвать у этого дурака хоть малейший намек на то, что восстание в Бяла-Черкве начинается.
Но после еще одной бесплодной попытки Огнянов убедился, что спрашивать бесполезно по той простой причине, что Рачко ничего не знает, а в Бяла-Черкве, очевидно, действительно все тихо.
— Ты чего там возишься, Иван? — спросил Огнянов Боримечку, заметив, что тот роется в торбе пленника.
— Если эти ножницы нам не пригодятся, значит, я осел, — ответил Иван, вытаскивая из торбы большие ножницы, потом ножницы поменьше и складной железный аршин.
— На что они тебе нужны? Уши ему резать, что ли?
— Для пушки, будь она неладна; снарядов-то не хватает!
И Боримечка, разняв большие ножницы на половинки, каждую часть переломил об колено — железо только звякнуло, и в руках у Боримечки осталось по половинке от каждой половинки. Аршин он тоже разломал на части, как ломают деревянный прутик.
— Но помни! — обернулся он после этого к пленнику. — Если окажется, что дело твое нечисто, я и тебе голову скручу, потом оторву и — прямо в пушку!
И он устремил грозный взгляд на голову Рачко, такую маленькую, что она и впрямь могла бы уместиться в стволе пушки.
— Иван, ты ступай на Зли-дол, а он останется здесь, — сказал Огнянов. — Он не шпион, а просто дурак.
Услышав, что страшного Боримечку отсылают куда-то прочь, Рачко облегченно вздохнул.
— Прошу прощения, Граф, я могу и одежу починить этим разбойникам… Была бы только работа… а работа — не позор, и если ты человек честный…
— О каких это разбойниках ты говоришь? — строго остановил его Огнянов.
В ответ Рачко доверительно шепнул:
— Эти бунтовщики, прости господи, ведь они хотели крови моей напиться…
И он мигнул в сторону защитников укрепления.
— Поставьте его на окопные работы! — крикнул Огнянов и отошел.
XXVIII. На укреплениях
К Огнянову подошел десятник.
— Что скажешь, Марчев?
— Неладное дело, — шепнул десятник. — Наши ребята головы повесили.
Огнянов нахмурился.
— Кто заражает малодушием других, будет немедленно наказан смертью! — крикнул он раздраженно. — У тебя есть кто-нибудь на заметке, Марчев?
Десятник назвал четверых.
— Позови их!
Обвиняемые подошли. Это были люди пожилые — портные и торговцы.
Окинув их строгим взглядом, Огнянов спросил:
— Это вы, господа, развращаете ребят?
— Никого мы не развращаем, — сердито ответил один из обвиняемых.
— А вы знаете, как наказывается подобное поведение в такой критический час?
Ответа не последовало. Однако в этом молчании было больше упрямства, чем страха.
Внезапная вспышка гнева омрачила лицо Огнянова, но он овладел собой.
— Расходитесь по своим местам, — проговорил он спокойно. — Мы подняли знамя восстания, и теперь уже поздно раскаиваться… Мы встретим врага здесь, и нечего поглядывать в сторону Клисуры… Вы защитите свои дома и семьи не тем, что вернетесь в город, а лишь в том случае, если будете твердо стоять здесь! Прошу вас, не ставьте меня в затруднительное положение…
Повстанцы не двигались.
Огнянов посмотрел на них с удивлением. Очевидно, так они выражали свой протест.
— Что вы хотите еще сказать?