Под игом
Шрифт:
Занятый своими мыслями, Стефчов не отвечал ей и рассеянно смотрел в окно.
— Да, а ты знаешь, что вчера попечители приходили в школу? — снова начал Мердевенджиев.
— Кто именно?
— Все… Михалаки предложил уволить Кралича, но остальные встали на его защиту. Марко Иванов больше всех старался… Сделали ему только замечание за песню, и все. Словом, вышел сухим из воды.
— Марко души не чает в этом Краличе, но когда-нибудь он за это поплатится… И что он суется не в свое дело?
— А Мичо?
— Мичо тоже стоит за Огнянова.
— Понятно! Ворон ворону глаз не выклюет. Мичо на каждом шагу поносит правительство, а Марко поносит турецкую веру.
— Покатился горшок, да попал в мешок, — пробормотала Хаджи Ровоама.
— А Григор? А Пинков?
— И они под их дудку пляшут.
— Пусть меня черти возьмут, если я не закрою эту их школу!.. Пусть там кричат только совы да филины ухают! — кричал разъяренный Стефчов, бегая взад и вперед по келье.
— Правильно. Свяжи попа, и приход смирится, — отозвалась монахиня. — Все развратные и бунтовщические песни из этих школ вышли… А кто же все-таки этот Кралич?
— Кралич — это королевич, будущий король Болгарии, — отшутился в ответ Стефчов.
Мердевенджиев взял свой фес и открыл дверь.
— Не забудь, пожалуйста, о моем дельце, Кириак! — попросил он, выходя из комнаты.
Бедняга певчий думал, что все кончится увольнением Огнянова, место которого он мечтал занять.
— Сделаем — своя рука владыка.
Стефчов остался, чтобы поговорить наедине с монахиней о другом важном деле — своем сватовстве к Лалке… В конак он отправился, когда сумерки уже сгустились.
На Пиперковой улице ему повстречался Михалаки Алафранга.
— Ты куда, Кириак?
— Знаешь новость? «Дунав» окончательно сорвал маску с Огнянова и показал его таким, какой он есть! Оказывается, из Диарбекира бежал заключенный, и его всюду разыскивают… Могу поклясться, что это он, Огнянов… Живет под чужим именем.
— Что ты говоришь, Кириак? Так, значит, он опасный человек, из-за него могут пострадать и невинные люди… Недаром я вчера предлагал его выгнать, — такой учитель нам не ко двору… Ты куда идешь? Расскажи обо всем бею, пусть примет меры…
— Не мое это дело, у меня и газеты-то нет, она у Мерде венджиева. Это он все знает… — схитрил Стефчов, стремясь заранее отвести от себя подозрения в предательстве. О певчем он упомянул умышленно, чтобы потом все свалить на него.
— Расскажи, расскажи бею: окажешь большую услугу об ществу, — повторил Михалаки совсем просто и естественно, так же, как сказал бы Стефчову, что на базаре появилась хорошая рыба, и посоветовал бы купить ее. — Ну, а завтра мы с Хаджи Смионом идем к деду Юрдану… Уже можно поздравить тебя.
Дело в шляпе.
И Михалаки пожал руку Стефчову. — Спасибо, спасибо.
Уже настала ночь. Стефчов и Михалаки пошептались еще немного и разошлись в разные стороны.
Стефчов тронулся в путь, напевая турецкую любовную песню. Он шел в конак.
XXII. В гостях у попа Ставри
Когда совсем стемнело, Соколов и Огнянов направились к дому попа Ставри, стоявшему на самой окраине города.
Друзья молча шли по темным улицам. Оба о чем-то задумались. Огнянов уничтожил номер газеты «Дунав», единственный экземпляр в городе, и это его немного успокоило. К тому же и в поведении Мердевенджиева он не заметил ничего угрожающего. Зато сам он почувствовал себя готовым к поступкам самым дерзким, доходящим до безрассудства. Так всегда бывает с тем, для кого опасность и риск стали родной стихией. Но все же легкое облачко сомнения омрачало душу Огнянова. Доктор был озабочен еще больше…
Чем дальше они отходили от центра города, тем меньше им встречалось прохожих. Тесные, кривые улички были безлюдны и безмолвны. Только собаки лаяли все громче и чаще.
— Смотри-ка, кто это там? — проговорил доктор, указывая на человека, притаившегося у ограды.
Человек мгновенно бросился бежать прочь.
— Ага, испугался! Давай-ка догоним его и спросим, почему он не хочет услышать от нас «добрый вечер», — сказал Огнянов и погнался за незнакомцем.
Доктор, погруженный в свои тяжкие думы, не был расположен бегать взапуски, но все-таки побежал тоже.
Незнакомец улепетывал во всю прыть. Должно быть, совесть у него была нечиста, а может быть, он принял их за людей сомнительных. Вскоре он оставил преследователей далеко позади, — ведь если дерзание окрыляет плечи, то страх окрыляет ноги. Огнянов и Соколов поняли, что им не угнаться за незнакомцем. А тот юркнул в какие-то ворота и точно сгинул. Друзья рассмеялись.
— С какой стати мы вздумали гнаться за этим беднягой? — проговорил доктор.
— Я заподозрил, что это один из приспешников Стефчова — они по вечерам разбрасывают пасквили. У меня давно уже руки чешутся.
Соколов шел, все так же задумавшись.
— Доктор, куда тебя несет? Вот попов дом! — крикнул ему вслед Огнянов и постучал в калитку.
Рассеянный доктор вернулся.
Калитка открылась, и за нею появилась темная фигура хозяина.
— «Толците, и отверзется вам!» Доктор! Граф! Входите! — весело приветствовал их поп Ставри.
Как мы уже говорили, за Огняновым сохранилось прозвище «Граф»; один лишь бей называл его «консулом». Супруг Геновевы вызвал всеобщее сочувствие на спектакле, и оно перешло на Огнянова в жизни. Дети окружали его с криками: «Граф! Граф!» — и бежали к нему, чтобы он погладил их по голове. В первые дни знакомства старик священник недолюбливал Огнянова, но после спектакля Стефчов потерял в нем союзника.
Из окна, выходящего на галерею, доносились звуки флейты. Поп Ставри привел друзей в большую комнату, где собралось уже много гостей. Среди них были Кандов, Николай Недкович и слепой Колчо. Все обменялись приветствиями с новыми гостями. Сын хозяина, Ганчо, приятель Огнянова, принес еще водки и закуски — мелко нарезанные маринованные овощи, политые оливковым маслом и щедро посыпанные красным перцем. Флейта умолкла.
— Колчо, сыграй еще! — попросил Николай Недкович. Колчо снова поднес флейту ко рту и мастерски сыграл несколько европейских мелодий.