Под красной крышей
Шрифт:
Но он был не прав. В какой-то момент мне переставало хватать этих фотографий, и я брал фотоаппарат и шел на улицу. Искать. Порой казалось, что я убиваю этих людей. Будто вырываю их душу и сплевываю потом на бумагу. Я начинал задыхаться, и меня успокаивала музыка.
Отец перестал ждать, что я поступлю куда-то, и принялся искать фотографов, которые взяли бы меня в ассистенты.
Я ничего не хотел. Как прежде. Я постоянно спал, смотрел на стену и кутался в одеяло. Отец вытаскивал меня на вечерние прогулки, кормил и звал смотреть фильмы.
После того как я попытался повеситься, но рухнул с порванной веревкой, отец отправил меня лечиться. Я понимал, что так надо, но все равно не разговаривал с ним, когда он навещал меня.
Однажды я встретил Лану. Она кружилась по коридору, репетируя вальс. Я сидел, заряжал телефон и краем глаза смотрел на нее.
У нее была бритая голова, большие карие глаза и тонкие губы. Словом, она мне не понравилась.
Но мне надо было на кого-то смотреть. А в коридоре было пусто. Она вдруг остановилась. Взгляд у нее был такой, будто я поджег ее родителей у нее на глазах. Я вздрогнул и отвернулся.
– На себя бы посмотрел.
Я взял телефон и взглянул на себя. И что не так?
– А что так? – словно прочитав мои мысли, ответила она. – Посмотри, какой ты скучный.
Так и повелось. Она заглядывала ко мне в палату и придумывала все новые оскорбления. Бродила за мной по пятам и всегда смеялась, словно шуршала пакетом.
Это до того бесило меня, что однажды вечером я разбил зеркало и порезал себе лицо. Она сказала, что я стал чуть интереснее.
– Не бойся. Больно – это хорошо. Если бы ты ничего не чувствовал, было бы хуже.
Лана любила играть на пианино в комнате отдыха. Я всегда стоял в дверном проеме и слушал. У нее получалась целая история, из-за которой хотелось сбежать куда-нибудь в горы и поселиться в маленьком домике.
Когда она простудилась, я вдруг понял, как тяжело мне без музыки. Я ворочался и не мог себя занять. И я решил, что мог бы вспомнить свои навыки с музыкалки.
Клавиши были гладкими, как камни. Я проводил по ним, и вокруг меня плескалось море.
После этого Лана почему-то перестала меня донимать.
Летучий дельфин
Ночью мир сдирает с себя от нетерпения кожу. Солнце меняется местами с луной. Голубая шаль с легкостью выпадает из рук неба. Юрким зверьком заскакивает синий полупрозрачный платок. Через дырки в нем льется на нас молоко и падают бирюзовые змеи.
На дельфинов принято охотиться именно в это время. Мы с папой укладываем сети в лодку. Море шипит на нас. О подошву трется галька. Я убираю со лба мокрые волосы и потягиваюсь. Спина уже затекла. Мы и так весь день рыбачили.
– Оставь отдых для времен получше.
Эти времена все не наступают. Но я лишь поддакиваю отцу. Оборачиваюсь. Наш городок посапывает, и лишь где-то горит еще свет. Рыжеватой шерстью он разбросан по дорогам и деревьям.
А рядом с нами лишь лодки и рыбаки. Мы переговариваемся тихо и крестимся.
– Сегодня уж точно поймаем!
И вот черная гладь принимает нас. Весла бьют море. Отец внимательно осматривается и сопит. Мы рассредоточиваемся. Проходит много времени, у меня затекают руки, и в плече пробегает боль.
Совсем рядом выпрыгивает дельфин и, взмахнув белоснежными крыльями, устремляется ввысь. Наша лодка чуть уходит в сторону. Кто-то из наших, тоже неподалеку, кричит и выпускает в него гарпун. Я подаюсь вперед и сжимаю борт лодки. Дельфин взвизгивает и падает.
Я не знаю почему. Но я прыгаю за ним.
– Куда? – хрипит отец.
Вода холодной тряпкой укутывает меня. Я всплываю, чтобы набрать воздуха, но вижу, как дельфина поднимают на лодку и начинают бить ножами. Он кричит так, что у меня закладывает уши.
– Отпустите его!
Но им плевать. Я доплываю и цепляюсь за их лодку. Кровь на перьях и кишки, разбросанные повсюду, увенчали успехом нашу операцию. Лодки акулами подплывают, и все гордо кричат «ура!». Луна выплывает из облаков и показывает мне застывший блеском страх в глазах дельфина.
Я отталкиваюсь от бортика и погружаюсь на дно моря. Этого темного безразличного моря. И вот я уже сливаюсь с ним, начинаю дышать. Вынырнув, ударяю хвостом о лодку и уплываю подальше от ошарашенных рыбаков.
Моя неизвестная
В наушниках тихо: «Проснись, это любовь. Смотри, это любовь…» [4]
Я карябаю пленку на окне. Оторвав кусок, кидаю на кафельную плитку и морщусь. Как будто чью-то шкурку выкинула. Теперь из окна видно часть двора. Я стараюсь дышать тихо, чтобы окно не запотело. Прислоняюсь к прохладному стеклу. Лука уже идет со скрипкой. Рядом его друзья.
У него, как всегда, волосы встрепаны, а галстук съехал. Я жмурюсь и отстраняюсь от окна. Мне до него как колибри лететь до луны. У меня слишком маленькие крылышки, а сердце бьется слишком быстро. Я умру, не пролетев и полпути.
4
Из песни «Проснись» группы Stolen Loops.
И снова я иду домой ни с чем. Мне не унести ни одной его фразы. Стал бы он говорить с такой, как я?
Пинаю коконы листьев, постоянно развязываю и завязываю неудобный шарф. Помню, мама сказала:
– Разве Гала Сальвадора Дали была роскошной красавицей? А чем выделялась Лиличка Маяковского? А Марьяна, жена Цоя? Не была она красавицей, но ведь пробила его музыку и вообще первой разглядела в нем талантливого музыканта. Бери харизмой, будь сильной! Твой любимый Харрельсон тоже, кстати, не симпатяга.