Под крышами Парижа
Шрифт:
От его маленькой твердой елды у нее тоже восторг. Она, может, и не так удовлетворяет, как полноразмерные херы, к которым привыкла, но, когда женщину ебут в жопу, утишить этот зуд конь не нужен… Питер берет ее руки в свои и укладывает их ей на задницу, и она лежит лицом вниз, а ягодицы себе раздвигает сама, ожидая его.
Лапуся не ребенок, как Таня… у нее полноформатная корма, и Питеру есть над чем тут поработать. Ему нетрудно вставить хуй, куда он желает, а она достаточно тяжкозада, чтобы принять в себя его весь, пока не начнет что-то чувствовать внутри. Он
Генри наблюдает, как подскакивает жирная жопка Питера….. Мне на ум приходит кошак, наблюдающий за мясистой и глупой птичкой. Он там сидит с широкой ухмылкой, расколовшей ему всю рожу… когда я оборачиваюсь снова, он стоит за тахтой, щупая Питеру жопу и поддрачивая его. Питер бросает на него взгляд и ждет… и тут Лапусин Генри его берет, хуй его у него в жопе.
Лапуся оглядывается, видит, что происходит, и чуть сальто не делает. Ничего подобного раньше она даже вообразить себе не могла, говорит она… ох, в какой же мерзкой слизи барахталась она, вернувшись из Италии! Питер велит ей помалкивать, не то он нассыт ей в жопу… что б там ни было, его апломбом надо восхититься.
Жан Жёди подымает голову… Верь ему… что б ни подсказывал здравый смысл, если в округе есть пизда, он только за. Лапуся видит его и тянет к нему руки… дай мне, умоляет она.
Для женщины, что так сходит с ума по хуям, как Лапуся, пределов нет… ей можно набить ими манду, очко, рот и уши, дать ей по хую в каждую руку, а еще парочку пусть щекочет пальцами на ногах… ей захочется еще одного между титек или чтоб терся ей о живот. Она чуть не отрывает мне елду, засовывая ее себе в рот… держит меня за ноги, чтобы не отнял.
Боже мой, ну и мешанина! Питер визжит, что он сейчас кончит… Генри ебет так упорно, что сомнений нет, он даст своему херу взорваться. Лапусе слишком некогда, она отсасывает у меня и только грязно чавкает и хлюпает. Ах, Веселый Пари! Вот, должно быть, что люди имеют в виду под богемой….
Я беру голову Лапуси в руки, приподнимаю ее и гляжу ей в глаза. Бля, она так ошалела от возбуждения, что, мне кажется, даже не понимает, кто я или где она… Но знает, что сосет елду… вены у нее на горле и висках разбухли и пульсируют… Я сжимаю ей титьки, а под ними сердце ее колотится, как барабан.
Ах, какие же ебаные бляди эти приличные девушки! Ей даже не хватает приличий закрыть глаза, когда я кончаю, и она принимается это глотать! Но тут и она кончает… и Питер… Исусе, у целого мира, блядь, оргазм!
Письма Тани от бессонницы не рекомендуются. Александра, должно быть, выбрала примечательно отдаленное место, куда отправить детей… если в округе десяти миль найдется хоть один хуй, он обычно вскоре непременно отыщет дорогу к этой девчонке, но Таня жалуется, что вся горит в лихорадках и неудовлетворенности. За ними с Питером следят и держат их врозь, а единственное развлечение у нее – щеночек, которого она растлевает, предвкушая его неизбежное развитие:
– он такая кроха,
И вот еще:…..
…иногда я с ним играю и знаю, что ему пора наружу рыть свою ямку, и тогда я раздеваюсь и ложусь голая, держу его у себя на животе, пока он не сделает свое пипи, иногда мне на титьки, а иногда на ноги и на мою сам-знаешь-что! Еще я поняла, как заставить его меня вылизывать. Мажу себя молоком, между ног и себе на конийон, и ох какой же длинный, плоский и влажный у него красный язык! Совсем скоро, надеюсь, мне уже не надо будет мазать себе молоком между ног…
Там обычные подробности ее дневных грез, в которых я, похоже, играю крупную роль, а потом меня кое-что удивляет:
….Но это мать будет виновата, когда приедет и узнает, что меня ебут козлы и хряки! Все ее красивые слова, когда она меня сюда упрятывала! И эти хорошенькие делишки с ее церковью! Мне отлично известно, она что-то странное творит с этим человеком, каноником Шарантоном! Я о подобном и раньше слыхала, не стоит ей думать, будто я совершенно невежественна…..
Значит, Таня об этом знает! И даже как его зовут! Откуда она черпает сведения – загадка…..
Эрнест оказал мне огромную услугу. Сам того не ведая, он, вероятно, спас мне жизнь. А я очень хорошо об этой самой жизни думаю……
В десять вечера приходит ко мне… весь рукав в крови. В пиджаке у него огромная прореха, но руку едва оцарапало. Кто-то ждал в парадной и попытался выпотрошить его ножом. К счастью, Эрнест был, как обычно, пьян, и ему удалось в нужную секунду споткнуться, поэтому нож по нему пролетел скользом.
Мы промываем порез виски…. от шпанцев этих нельзя ожидать, что они станут дезинфицировать лезвия, а кроме того, они иногда их аж чесноком натирают, чтобы рана гноилась. Затем руку обвязываем чистым носовым платком, и Эрнест как новенький. Он знает, что за мной следят после того вечера у Роситы, поэтому не переживает, что нож был предназначен ему…. ему нужно только не впутываться в такие ситуации, когда его могут принять за меня, и шкура останется цела.
А вот я… что же, Иисуса ради, мне делать? Будь я проклят, если опять перееду. Кроме того, кто б за мной по-настоящему ни наблюдал, выяснить, куда я переселился, – проще ничего на свете не придумать….