Под лучами красного карлика
Шрифт:
Размытая линия терминатора [16] делила выпуклый диск внизу, расплываясь по краям в слабой дымке атмосферы на два совершенно непохожих пространства. Слева ночная половина с хаотично разбросанными редкими искорками городов, справа дневная. По освещенной солнцем стороне густо плыли белые стайки облаков, а где они расходились, проглядывала чистая синь океана или виднелась желтизна континента с вкраплениями темно-зеленых пятен лесов. Там, где материки обрывались, у границы с водной стихией, чернело несколько гигантских проплешин бывших мегаполисов, которых больше никогда не увидеть такими, какими они были в пору расцвета. С момента их гибели прошли столетия, но до сих пор при взгляде из космоса циклопические останки
16
Терминатор (астрономия) — линия светораздела, отделяющая освещённую (светлую) часть небесного тела от неосвещённой (тёмной) части.
Капитан корабля инструктировал будущих десантников. Его голос гулко разнесся в тишине, отдался эхом от стен громадного отсека. Иван слушал в пол-уха. Все что говорил капитан им неоднократно рассказывали. Куда больше его беспокоили вспотевшие ладони. Как он будет прощаться с командиром корабля? Время от времени он, стараясь действовать незаметно, вытирал их об штанины.
Инструктаж заканчивался, когда корабль, пролетев через все оттенки исчезающего солнечного света, от ярко-оранжевого до темно-алого, вошел в тень планеты. В грузовом отсеке стремительно потемнело, автоматически включилось лампы под потолком, ярко освещавшие пустое помещение с тремя отсвечивающими металлом здоровенными, намного выше человеческого роста, шарами посредине. Закончив инструктаж и пожав на прощание руки, капитан вышел из отсека. Надеюсь, подумал Иван он ничего не заметил. Громко стукнула, закрываясь, дверь шлюза.
Говорить больше не о чем, космонавты молча пожали друг другу руки. Ойе поклонился приятелям, будущие десантники разошлись по аппаратам. Алексей внешне выглядел спокойным, вот только рукопожатие его было крепче, чем всегда. По лицу Ойе, как обычно невозмутимому, понять какие чувства он испытывает, и есть ли они у него вообще, не представлялось возможным.
Иван подождал пока весь его небольшой отряд залезет в спусковые аппараты. Дважды бахнули, захлопываясь, входные люки, он последний протиснулся в проем, закрыл дверь, отрезая себя от космолета. Он остался один на один со спускаемой капсулой. Завозился, застегивая предохранительные ремни, продолжая размышлять о своем. Это первый спуск ковчеговцев на планету, к тому же не в космолете, а в спускаемом аппарате, изготовленном по найденным в архиве древним, еще двадцатого первого века, чертежам. Несмотря на уверения инженеров Ковчега что конструкция вполне надежна, от мысли об этом холодок страха пробегал по спине. Никто не сможет на сто процентов гарантировать надежность конструкции. Возможны три варианта: космонавты, благополучно достигнут поверхности, их собьет планетарная оборона и, как вариант, спускаемый аппарат не выдержит перегрузок, и люди вместе с тиадаром-наемником врежутся в поверхность планеты в виде хорошо прожаренного фарша.
Заученными до автоматизма движениями Иван включил компьютер аппарата, улегся в ложемент. Короткий тест, и на экране высветилась схема функционирования аппарата. Все в норме. Можно сказать, даже отлично. Он тронул сенсор связи на панели:
— Я — третий. Готовность один подтверждаю.
Где-то глубоко внутри появился маленький ледяной комок. Сейчас его никто не видел и, скрываться не от кого. Вначале затрясло тело, а потом руки и ноги мелко и противно задрожали. Он лежал, прочно пристегнутый ремнями к пилотскому креслу и трясся от страха. Лгать самому себе глупо, и он признался: да, я боюсь. Во время двух боев в космосе он держал себя в руках, но спуск в неуправляемом шаре, где он ничего не мог контролировать, по-настоящему пугал его. Интересно, мелькнула на границе сознания мысль, а как там Алексей и тиадар? Дрожат так же как я? Машера возможно и трусит, он же человек, только не показывает виду, подумал он с сомнением. А способен ли трусить тиадар? Может страх вообще неизвестен инопланетному существу?
— Как слышно, — раздалось в наушниках.
— Слышу хорошо! Готов к спуску!
— Удачи, десять секунд до выброса! С монотонностью метронома послышалось:
Девять, восемь, семь…
От этих слов ледяной ком внутри разросся в морозную сферу размером во все тело, заставив дрожать сильнее прежнего, пальцы судорожно сжали ручки ложемента.
Секунды растягивались тягучим киселем. Скорей бы старт взмолился Иван про себя. Он был уверен, что когда капсула стартует, станет легче. Когда ничего изменить невозможно и все предопределено, будет не до рефлексий.
— Один. Отстрел! — громоподобный удар, словно великан со всего размаху пнул капсулу вниз. Голову прижало к подголовнику ложемента, а глаза вдавило внутрь черепа так, что приборы на панели стали нерезкими, как будто покрытыми дымкой. Капсулу несколько мгновений нещадно трясло, пока она, наконец, не вырывалась в ледяную тьму космоса.
И тряска, и ускорение мгновенно пропали. В тесном отсеке спускаемого аппарата наступила гробовая тишина, в иллюминаторе показался краешек укутанной белоснежными облаками ночной планеты. Невесомость. Высота сто километров. Атмосферы еще нет, так, жалкие остатки, пара молекул на кубический сантиметр. Зато томительное ожидание окончилось и дрожь, вместе со страхом ушли.
Иван вжался в ложемент, его охватило странное спокойствие, словно все вокруг происходило не с ним, а с кем-то другим. Что должно случиться, то и произойдет, на этапе приземления от пилота ничего не зависит, подумал он. Сейчас он отрезан от Ковчега — даже на связь выйти не может, оболочка спускаемого аппарата покрыта тонким слоем специального, не пропускающего радиоволны пластика. Впрочем, понимание того, что, капсула на экране радара выглядит точно также, как среднестатистический каменный метеорит, немного успокаивала.
Капсула плавно летела вниз, вскоре ее вновь начало трясти и раскачивать как-будто в приступе Паркинсона. В иллюминаторе заблистали ярко-розовые языки плазмы. Потихоньку возвращался вес, от которого он успел отвыкнуть за время экспедиции к Тиадаркералу. Температура за тонкой преградой брони стремительно нарастала. Розовое пламя по мере погружения в атмосферу постепенно сгущалось, стало пурпурным, затем багровым, даже жаропрочное стекло иллюминатора покрылось желтоватым налетом. Капсула вошла в атмосферу подумал Иван и невольно скосил глаз на термометр: внешняя оболочка капсулы к этому времени нагрелась от трения об воздух и засветилась алым. Капсула с хрупким человеческим содержимым подобно метеору падала на планету, оставляя за собой в атмосфере искрящийся огненный шлейф.
Сейчас должен отстрелиться пиропатрон с основным парашютом, отстраненно прикинул Иван. Если он не раскроется, до земли долетят только хорошо прожаренные ошметки.
Сверху послышался громкое — Бум, заставив инстинктивно поднять взгляд, капсулу ощутимо тряхнуло, вжав космонавта в ставший на миг жестким ложемент, а падение за несколько кратких мгновений стремительно замедлилось. Аппарат повис под гроздью прозрачных парашютов, дрейфуя по ветру и постепенно снижаясь. Иван облегченно выдохнул, изо всех сил стиснутые кулаки разжались. Перегрузки и свечение раскаленного до состояния плазмы воздуха исчезли, а капсула начала слегка вздрагивать и покачиваться. Стал слышен шум разрываемого аппаратом воздуха. Это означало, что спускаемая капсула затормозился настолько, что движется со скоростью меньшей, чем звуковая. Слава богу, парашюты отработали штатно, подумал Иван и включил тепловизор.
Взгляд скользнул по горизонту. Спереди и сзади алели раскаленным металлом медленно опускающиеся шары с товарищами. Иван посмотрел вверх. Незнакомые звезды чужой планеты ярко и тревожно мерцали. На миг показалось, что падение остановилось и, капсула неподвижно зависла посредине необъятного воздушного океана. На высоте, из-под купола парашюта, многое воспринимается иначе, становятся заметны мелочи, которые не чувствуются, когда спускаешься на планету в виртуальном симуляторе.
Иван опустил взгляд вниз. Высотомер показывал почти два километра над поверхностью планеты. Как и планировалось, внизу царила ночь. Темно, как в черной дыре, но тепловизор, когда к нему привыкаешь, дает вполне отчетливую картину. Справа светилась длинная гусеница реки, по ее левому берегу темнел лес, а под капсулой белела обширная равнина.