Под маяком
Шрифт:
Ширма была особенно примечательна. Не просто клетчатая и бумажная, какие на фабриках делают, а расписанная иероглифами. Причём это была не просто декоративная ерунда, а цитаты из древнего поэта Канзана.
Кимитакэ успел усвоить из какого-то справочника по символизму традиционной живописи, что этот Канзан и некий Дзиттоку были монахами-отшельниками традиции Дзен и жили примерно тысячу лет назад. Мало что было известно об этих достойных мужах, кроме того, что один писал стихи, другой работал на кухне – а ещё что они были невероятными друзьями. И этого оказалось достаточно, чтобы оставить след в истории.
С
Обдумав всё это, скажу я,
Что глупо мечтать о бессмертье.
Не стать никому небожителем,
А призраком стать не захочешь.
А на правой была цитата из другого стихотворения:
Бегите, о дети, бегите
Из дома, объятого пламенем!
Тут все направления прекрасны,
И Запад не хуже Востока.
Разглядывая перед сном эти стихи, Кимитакэ иногда задумывался, как причудливо исполнилось его детское желание попасть на Эносиму. Со школьной экскурсией пришлось бы терпеть одноклассников и спать потом вповалку в общем зале. Теперь же у него, как у монаха-отшельника Канзана, есть своя келья. А ещё есть друг – потому что Юкио тоже остался на острове и что-то делал.
Да, условия для работы были хорошие. Оставалось даже время, чтобы собирать кое-что для души. Но сейчас он не мог работать – нужно было посоветоваться.
Здания комплекса соединялись так, что можно было пройти остров насквозь, ни разу не оказавшись под открытым небом. И Кимитакэ шёл именно таким путём – может, не самым быстрым, но определённо самым интересным.
Когда он проходил по галерее – не удержался и бросил взгляд на смутно знакомый берег. Там по-прежнему можно было разглядеть железную дорогу, по которой он сюда добирался, а выше неё темнел лес, и там, над деревьями, виднелся буддистский храм, похожий на белое яйцо.
Солёная морская жара застоялась на острове, и казалось, что она глушит все звуки.
Кавасима была, разумеется, в банкетном зале – не очень большом, но очень светлом, с половицами из иокогамской сосны, и этот свет придавал и простор.
Называть генерала армии Маньчжоу Го Кавасиму Ёсико генеральшей было бы не особенно точно – ведь женщин в генеральском звании пока настолько мало, что генеральшей обычно называют жену генерала.
Прямо сейчас, впрочем, госпожа Кавасима была не в генеральском, а в лисьем облике. Её светлая униформа, безукоризненно выглаженная, висела тут же, на вешалке. А под вешалкой лежала самая громадная лиса, которую он когда-либо видел, раза в три больше обычной и с тремя хвостами, очень пушистыми. Лёгкая дрожь уха намекнула, что она заметила гостя, но глаза продолжали, не открываясь, смотреть на медленно закипающий чайник.
Кимитакэ уже знал, что чайник этот – ручной работы, от знаменитого чайных дел мастера Макото Синкая. Тончайшая вязь иероглифов на его глиняных боках была способна нейтрализовать любой яд и даже, кажется, радиацию.
– Сделаешь нам чай, – попросила Кавасима.
Несмотря на лисью пасть, она говорила всё так же отчётливо и всё тем же голосом. Видимо, её облик лисы был только иллюзией.
Но могло быть и так, что иллюзией был её человеческий облик.
Кимитакэ подчинился. Чай был японский – зелёная сенча с лёгким ореховым привкусом.
– Работа идёт трудно, – сообщил он.
– Страх ест душу?
– Скорее непонимание. Я до сих пор так и не понял, чем именно мы занимаемся. Видимо, мне не положено. Вдруг случайно узнаю одну из тайн государственной важности.
– Не всё известно и мне. А ещё много о чём я даже не задумываюсь. Про мико в лисьих масках, кстати, обман. Никто и никогда не воюет и не охраняет в масках. И ты легко догадаешься, почему.
– Лицо, что ли, потеет?
– Да не в этом дело! Надень любую маску, и сам увидишь. Там обзора толком нет. Точно так же, как в противогазе. Дырочки для глаз мелкие, угол обзора вообще никакой. Чтобы убежать от человека в маске, достаточно прыгнуть в сторону и скрываться за кустами. Мико на острове есть, не отрицаю. В нашей работе без силы богов никуда. Но масок они не носят. Встречают опасность с открытым лицом.
– Быть жрецом всё-таки легче, чем быть магом. Жрец может вообще не думать, где живут боги, почему люди им поклоняются. Делай себе ритуалы, и всё.
– Если это важно для твоей работы, то можешь принять за правило: боги – это те, кому поклоняются. Неважно, человек это, статуя, впечатление или что-то принципиально потустороннее и невидимое. А ритуал – это намного важнее, про это ещё Конфуций писал. Это как приёмы ремесленника. Даже если человек, который их выполняет, не знает, зачем они нужны, у него всё равно что-то получится. Поэтому древние и строили государство на ритуале. Трудно научить людей законам, да они и не поймут ничего. А повторять, как положено, способен каждый.
– Слушая вас, я ощущаю тревогу. Нам невероятно повезло, что вы на стороне Японии. Страшно подумать, что было бы с нашими офицерами, если бы их послали воевать против таких, как вы.
– Это мне повезло, что нашлась империя, в которой я смогла найти приложение своим способностям. Кем я была? Четырнадцатая дочь десятого сына великого князя Су из правящей фамилии. А кем я стала? Леди Восточный Бриллиант и «Маньчжурской Жанной д’Арк»! За такое не жалко отдать даже голову!
Чай уже заварился. Кимитакэ аккуратно разливал по чашкам ароматную жидкость.
– Когда-то я мечтал узнать, кто стоял за инцидентом Молодых Офицеров, – заметил он. – После всего, что я пережил, так и хочется сказать «в юности», хотя я вроде бы и не стар. А потом узнал и про Кровавую Лигу, и всё смешалось у меня в голове. Хотя кто за ними стоял по-настоящему, так до конца и не выяснить. Ни за что не поверю, что для двух мятежей хватило просто двух монахов, пусть даже и с древней магией.
– В таких делах никогда не найдёшь концов. Когда впервые про них читаешь, кажется откровением, что кто-то из участников доносил, а кто-то из организаторов был агентом полиции. Когда узнаёшь об этом побольше, то выясняется, что идеи тут совсем ни при чём. Одни и те же люди вчера были коммунистами, а сегодня им надоело и они хотят чего-нибудь более радикального. Одни и те же люди и самые принципиальные активисты, и агенты полиции, просто потому, что надеются выиграть в двойную игру в два раза больше. Это не какие-то отщепенцы в общем движении, всё движение более или менее состоит из таких. Каждый колеблется, каждый в принципе не враг своей стране или своей семье, на худой конец, и каждый в принципе готов отдать свою жизнь.
Конец ознакомительного фрагмента.