Под маяком
Шрифт:
– Я не думаю, что это важно прямо сейчас, – произнёс Юкио и опять сверкнул круглыми очками сквозь дым чужой сигареты. – Сами видите, как меняются порой обстоятельства.
– Ты выглядишь странно.
– А может, мне необходимо выглядеть странно.
– Этим ты можешь сильно навредить своему другу.
– До этой минуты я его только спасал.
Банкир усмехнулся и перевёл взгляд на Кимитакэ – видимо, надеялся отдохнуть.
– Кстати, я вот посмотрел на тебя и один эпизод вспомнил. Из истории французской литературы. Дурацкое поведение твоего приятеля очень мне его напоминает. Когда человек понимает, что чушь городит, но не может не городить, потому что чушь – это просто часть его дурацкой природы.
– Очень интересно, – Кимитакэ искренне надеялся, что этот неведомый Селин хоть сейчас никак не замешан.
– Это случилось давным-давно. В дни, когда Рембо и Верлен – впоследствии классики французской литературы – путешествовали по Европе. И вот однажды они поспорили о чём-то своём, поэтическом. После чего Верлен попросту попытался своего спутника застрелить. Ничего из этого не вышло, ранение было лёгкое, да и Рембо от претензий отказался. Но Верлена на суд всё равно потащили – потому что не положено в Брюсселе, столице тишайшей Бельгии, стрелять по соседям из револьвера. И вот судья спрашивает у Верлена, который по этому случаю с утра даже не пил: «Скажите, а почему вы, хотя не родственники, путешествуете и живёте в одной комнате с этим юношей? Вы что, содомисты?», – и многозначительно замолчал.
– А что Верлен на это сказал? – не выдержал Кимитакэ.
– А Верлен и отвечает: «Ваша честь, правильно говорить „содомиты“!»
Соноко прыснула и расхохоталась. В тишине лакированно-кожаного купе её смех звучал по-настоящему жутко, но остановиться не могла. Она корчилась, стискивала себя руками, но смех всё равно хлестал из неё, словно вино из бутылки с отбитым горлышком.
Дверь отодвинулась, та самая проводница в знакомом чепчике внесла восемь чашек на лакированном чёрном подносе.
От перемены обстановки Соноко немного успокоилась – раскрасневшаяся, она всхлипывала и вытирала глаза. Но когда дверь закрылась, опять захихикала, пока наконец не пересох и этот ручеёк.
– Отец, – выдавила она, – отец, ты такое расскажешь иногда… Не могу. Не могу…
Тем временем Юкио опять раздобыл неизвестно откуда серый бумажный свёрток и что-то сыпал в дымящиеся стаканы.
А это у него откуда? Похоже, трусы на нём безразмерные.
– Сахар? – поинтересовался Банкир.
– Смесь шести особенных трав.
Банкир не стал уточнять, что это за древний рецепт и какие травы там намешаны, а просто отпил. И Кимитакэ последовал его примеру.
Чарующий, с кислинкой вкус привычного зелёного чая сенча. А поверх него взрывались, покалывая язык, шесть других вкусов, и их невозможно было описать – только прочувствовать.
После первого глотка такого чая говорить уже не хотелось. А хотелось почему-то супа из красной фасоли с клецками, какой подают на вынос. Но супа не предвиделось, и Кимитакэ отпил ещё.
Банкиру, похоже, тоже понравилось. Он поставил чашечку и говорил теперь уже чуть другим, тёплым голосом.
– Конечно, приятно видеть, что вы, ребята, подстраиваетесь под любые обстоятельства. Это разумный способ, подходит и для инвестиций, и просто для выживания. На наших тесных островах очень важно уметь, если надо, затеряться в толпе. Потому что живём мы, конечно, на земле особенной, с благословенным климатом и всеми видами природных катастроф, за исключением песчаных бурь. Вот почему у нас народ послушный и старательный. Словно железный – вроде непоколебим, но любая молния пронзает насквозь. Любая мода превращается у нас в трёхмесячное безумие. В эпоху ранней Мэйдзи, например, целые состояния сколачивали на том, что завозили европейские шляпы, пока их у нас делать не научились.
– Отец, ну это же легенда, – подала голос Соноко. Причём голос был очень сонный.
– Эта легенда позволила моему деду заработать уставной капитал! – возразил Банкир. – Не сомневайся – гордись!
– Предусмотрительность вашего предка впечатляет, – согласился Юкио. – Сколотить капитал и не соблазниться губернаторством – вот что достойно уважения.
Перед длинноволосым стояли две чашки, нетронутые. Спохватившись, он быстро проглотил одну.
Банкир, как ни в чём не бывало, пил свой чай. Но медленно.
– Как бы вы, ребята, ни старались, во что бы вы ни переодевались, вы – интеллигенция, – наконец произнёс он. – Не помню, кто из писателей втащил в наш язык это русское словечко. Кажется, кто-то из этих мрачных пролетарских писателей. Но раз оно у нас осталось – выходит, что-то оно для нас значит, почему-то не позволяет себя забыть. А сама по себе интеллигенция – это ведь люди вроде вас. То есть люди, которые получили много дорогого и на первый взгляд бесполезного образования с одной целью: а вдруг когда-нибудь что-нибудь из этого стране пригодится.
– Вы можете быть уверены, – Юкио улыбнулся, – что с этой стороны отечество в безопасности. Очень многие из наших одноклассников, особенно те, кто был из дворян, старательно избегали всякой учёбы. А значит, это заблуждение их тоже не коснётся.
– Конечно, родиться в благородной семье – большая удача, – согласился Банкир. – Народ таких содержит добровольно и с благоговением, как англичане – воронов Тауэра. Но и пользы от дворянства в сложные минуты не больше, чем от воронов Тауэра. Разрешать сложнейшие вопросы, исцелять кровоточащие проблемы… И не поддаваться. Вот что важно. Когда начнётся паника, надо будет ей не поддаться. В обычное время вы делаете то же, что другие, что положено. А когда начинается паника – не поддаётесь ей. Делаете как учили.
– А вы, я вижу, тоже любите учить.
– Да так… скорее мысли одолели. Снова приближается тот неприятный момент, когда от человека что-то зависит. От того, на что поставишь, зависит, рухнешь ты вниз или взлетишь к небесам, на высоту, о которой прежде не мечтал. И шансы проиграть, прямо как на бирже, намного выше. А цена – несравнимо высока. И не собьёшь её никак, вот что обидно.
«Как же всё-таки любят эти взрослые поучать, чуть только заметят тело в школьной униформе, – подумал Кимитакэ. – Даже Банкир, с его средним ростом, яйцеообразной головой и щёточкой аккуратно подстриженных усов, всё равно чему-то да поучает. Посадить бы напротив него адмирала – и пускай поучают друг друга. Хотя нет, адмирал был хитёр, он бы ускользнул. Да и мёртвый он уже давно. Был хитёр, но не всех обхитрил… Поэтому пусть лучше напротив него сядет тот самый невыносимый старик-профессор в светлом костюме. И учит, как и положено специалисту по русской литературе, как надо воевать. Тем более что профессор был явно из тех учёных дураков, которые воспринимают любое несогласие как агрессию».