Под маяком
Шрифт:
Хотелось верить, что трамвай уже остановили и вообще всё закончилось благополучно.
Кимитакэ перевёл взгляд и увидел, что Соноко сидит напротив и смотрит ему прямо в глаза.
Не то чтобы она выглядела злой или осуждающей. Она просто была напряжена – так, что, казалось, её коренастое, широкоплечее, пахнущее скорее мужчиной тело сейчас разорвёт тесное дорожное пальто на лоскутки.
Соноко явно ждала от своего без пяти минут жениха какого-то слова. Но что это за слово? О чём он ей должен был сказать?
Примерно месяц назад, – хотя казалось, что прошло уже несколько лет, – он узнал от Банкира, что Соноко куда-то
Как много она ему рассказала? Как много из рассказанного было правдой? Упомянула ли она его или обойдётся? Ничего не понятно. И из-за этой непонятности совершенно неясно, о чём говорить.
К счастью, разговор начал сам Банкир. Достал серебряный портсигар с позолоченной дарственной гравировкой, извлёк сигарету, закурил.
Кимитакэ не помнил, можно ли курить в первом классе. Но людям вроде Банкира, определённо, было можно.
– Страна в беде, конечно же, – констатировал Банкир. – Если это будет продолжаться, мы проиграем войну уже в этом году. Что с экономикой делается, если бы вы только знали. Всё лимитировано, всё производим только для фронта. Даже для Гакусюина школьной формы уже не хватает.
– Даже если это и так, говорить такое опасно, – заметил Юкио. – Наша полиция может нам что-то устроить за такие разговоры ещё до того, как война будет проиграна.
Похоже, Сатотакэ уже настолько пообвыкся в этом наряде, что не замечал ни задравшейся на коленях юбки, ни даже уже давно бесполезных очков, которые опять появились у него на носу.
Где же он их прятал, когда голову бинтами заматывал? Неужели в трусах? Кимитакэ как-то это всё проглядел.
– Не нужны мы никакой полиции, – отмахнулся Банкир. – Они-то прекрасно изучили наш народ и знают: что бы мы тут себе ни думали, о чём бы ни болтали – как будет приказ, мы дружно пойдём выполнять. И будем счастливы умереть за императора!..
– Отец! – взмолилась Соноко.
– Я говорю то, что есть! – распалялся Банкир. – Кто будет спорить с морем? Кто осмелится утверждать, что солнце зелёное? Нет смысла отрицать то, что очевидно существует и что настолько важно для нас! Я уверен, что здесь, в этом купе, молодёжь достаточно образованная, из достаточно уважаемых семей, чтобы я был в своём кругу и мог обсуждать всё это открыто!
– В этом смысле – вы можете быть в нас уверены, – торопливо заговорил Кимитакэ. – Между прочим, мы оба в дипломатической школе учимся, готовимся к международной карьере. Гакусюин – для аристократов, а мы всё-таки из тех, кто страной не управляет, а только ей служит. Поэтому мы очень понимаем ваше беспокойство. И именно поэтому сделали всё, чтобы вы за нас не беспокоились. Даже если наша страна по какой-то причине проиграет войну – дипломатические отношения-то останутся.
О том, что школа была разведывательная и что они оттуда по сути сбежали, а теперь не знают, как выйти на связь, он говорить не стал. У всех сейчас проблемы. Потому что война.
– Достойно, ребята, достойно. А в Камакуру вы на каникулы приехали?
– У нас ещё не начались каникулы. Просто одно школьное дело. Отвозили документы, все архивы ведь сюда переехали.
– Простите, да, совсем забыл. Давно учился, некому напомнить про расписание, – тут он покосился на Соноко, но та не отреагировала, невозмутимая, словно гора Фудзи. – Вы правильно сделали, что не стали в Камакуре задерживаться. Сейчас не лучшее время, чтобы разглядывать старинные храмы.
– Думаете, этот город имеет военное значение? – осведомился Юкио. – Десант готовит, как думаете?
– Не в этом дело. Не того вы боитесь, ребята. Этот музей под открытым небом никому не интересен. Он всё равно что Киото – его американцы уничтожать не собираются. Нужно же будет им куда-то туристов водить. Я про пляж возле военного порта. Про него странные слухи ходят.
– Вы полагаете, они будут базу расширять? Я слышал, они собираются зенитные пушки ставить.
– …Там девиц каких-то видели, прямиком на песке. Их словно прибоем выбросило. Сами голые, а волосы почему-то покрашены в розовый и с заколками, вроде как рожки, – Банкир поёжился и затянулся сигаретой. – Бредни какие-то. Причём в городе их не видели, только на пляже. Пляж после этого огородили, ходить туда запрещено. Якобы мины прибивает. Хотя какие мины. Девушек этих в городе, кстати, так и не увидели. То ли военные забавляются, то ли нечисть какая-то. Не, я понимаю, голая девица всем интересна. Допускаю, что на базах каких-то таких разрешают держать, для поддержки боевого духа. Но волосы-то в розовый зачем красить? Вот это и вправду настоящее извращение!
– Мы про такое не слышали, – заверил его Юкио. – Давайте лучше чай закажем. У них же котёл греется, а значит, есть кипяток. А ещё у них просто обязан быть чай! Это ведь железная дорога – объект стратегический.
А затем, как ни в чём не бывало, выхватил из портсигара Банкира сигарету, поджёг её невесть откуда взявшейся зажигалкой и с наслаждением затянулся.
Банкир смутился. Он уже открыл рот, но не нашёл, что сказать. Поэтому просто повернулся и вдавил кнопку звонка.
5. Загадка бесконечного поезда
Звонок отозвался приятной утешительной трелью. Кимитакэ предположил, что звонки дублированы в каждом купе, чтобы совместить несовместимое: и не трезвонить каждый раз на весь вагон, и оперативно передавать сигналы.
В купе заглянула японская голова в накрахмаленном французском чепчике.
– Принесите по две чашки нам всем, – приказал Банкир.
Когда дверь закрылась, он перевёл взгляд на Юкио и как-то словно обмяк. Кимитакэ уже знал, что это может значить: отец Соноко всегда так себя вёл, когда ощущал, что вокруг все свои, а обстановка домашняя.
– Видок у тебя, конечно, тот ещё, – заметил между тем Банкир, глядя на Юкио.
– Много всего делать приходится, – отозвался Юкио. Он как раз распутывал свои косички, возвращая причёске знакомый вид.
– Ты хорошо выбираешь друзей, – продолжал старший, и Кимитакэ не смог сдержать тёплой волны гордости за себя. – Но неосмотрительный. В школе всё простят. В школе же вы всё равно что на работе, все готовы войти в положение, потому что видят, как ты стараешься. А вот снаружи всё очень не так устроено. Не поймут обстоятельств. Тем более, народ сейчас так война взбудоражила. Подумают ещё, что это какая-нибудь коммунистическая пропаганда. Так что ты бы озаботился мужской школьной формой. Даже лучше, что он будет не по размеру: надо быть ближе к простому народу. На чёрном рынке можно достать что угодно. А вот перчатки хорошие. Перчатки можно оставить.