Под маяком
Шрифт:
– Имя? – спросил он.
– Вы должны были знать моё имя, оно в ориентировке прописывается, – напомнил Кимитакэ. – Но если вам это важно, я могу показать, как оно пишется.
– Здесь я задаю вопросы, – напомнил человек. Но теперь, видимо, сбившись с мысли, спросил другое: – Лет тебе сколько?
– Шестнадцать.
– Самый лучший возраст…
Воцарилась тишина, и в этой тишине скрипел химический карандаш.
– Почему вы так говорите? – спросил Кимитакэ. Он не был уверен, что получит ответ, – но молчание было настолько тяжёлым, что он просто обязан был его нарушить.
– В этом возрасте я последний раз был счастлив, –
– Видимо, моё счастье пропало ещё раньше, – заметил Кимитакэ. – Не могу припомнить даже последнего дня, когда я был хотя бы собой доволен. У меня всё внутри натянуто, как тетива. И каждый день по ним что-то да врежет.
– У тебя ещё чувства чистые. Разочарований пока ещё мало. Вот увидишь – дальше в жизни лупить тебя будут по-прежнему. Но ты уже привыкнешь. Как там наш классик литературы Акутагава писал? Ко всему человек привыкает.
– Это Достоевский.
– Что?
– Это у Достоевского было, в «Преступлении и наказании». Там такое говорил Мармеладов, отец Сонечки.
– Ну вот видишь, как велик наш Акутагава! Его и Достоевские читают у себя в «Преступлении Мармеладов».
– А почему вы считаете, что только в этом возрасте были счастливы? – Кимитакэ решил, что обсуждать литературу с таким неучем слишком опасно.
Вообще сейчас такое время – опасно обсуждать даже французскую литературу. Вот Кимитакэ буквально на днях обсуждал с младшим братом Мопассана, потом поговорил с Банкиром про другого автора, новомодного, – и с тех пор школьник попадает из одной передряги в другую, а этот новомодный автор ему каким-то образом открытки шлёт…
– Ну вот снилось мне недавно… – человек вздохнул. – Будто я опять подросток и лежу в больнице. А больнице – здесь же, рядом, втиснутая в переулок возле городской управы, и там почему-то цветы вокруг в клумбочках. Там во сне всё не так, как здесь, и сразу другие сны вспоминаешь – про какую-то канцелярию, которая размещена в чайном домике. А стоит этот домик во дворике за универмагом. Хотя ты, наверное, не знаешь ещё, где здесь универмаги.
– Вы про больницу расскажите. Что там случилось во сне?
– Лежу я, значит, в больнице, лежу и время провожу с пользой. С ребятами перезнакомился, в го с ними играем. Есть и девчонки. Одна прям совсем понравилась. Вот знаешь, даже обидно – вроде понравилась, а внешне не запомнил. Ни лицо, ни причёску, даже рост не вспомню – высокая была или средняя. Помню только, что не мелкая. Не люблю мелких… Так вот, мы с ней сдружились, а тут мне уже выписываться пора. Ну и я прошу, чтобы не потеряться, написать её имя и где живёт. Во сне это почему-то запомнить было нельзя. И вот она пишет такими огромными знаками, прямо в альбоме для рисования, и всё равно что-то не так, буквально пара букв – и ошибка… А мне уже выписаться пора. И вот когда меня выписали, я сразу же и проснулся.
– Печальный сон, – заметил школьник, – даже если он внушает надежду – я бы не хотел такое увидеть.
– А чего бы ты сейчас хотел? – вдруг рявкнул человек. – Умереть? Признайся – ты ведь хотел бы умереть! Все хотят умереть! Все у нас в стране чем-то недовольны и мечтают, чтобы это представление поскорее кончилось.
– Я хотел бы писать, – ответил Кимитакэ, – кисточкой и чернилами. Но руки у меня связаны.
– Ну да, чего тебе ещё хотеть, – это было сказано тоном человека, который уже постиг все грязные тайны мира. – У вас же родовая магия. Вы себя, уверен, вровень с императорской
– Вся магия, которую практикую я, – только в чернилах, – напомнил Кимитакэ. – Дворянству такие искусства ни к чему. У них и так есть особняки в Токио и место в парламенте.
– Между тем, когда твой дедушка Садотаро женился на родовитой девице, его дела пошли в гору. Губернаторами колоний просто так не становятся.
– Вы так много про меня знаете, а имя всё равно спрашиваете.
– Я спрашивал, потому что так положено.
– А вот нам ничего не положили, – спокойно продолжал Кимитакэ. – Остров Сахалин – так себе колония, в этом холодном краю трудно не только нажить – но даже украсть состояние. Да, оба её деда были влиятельные люди. А вот её бабушки – служанки, а не настоящие жёны. Собственно, эти обстоятельства и свели вместе её мать и отца.
– Возможно, если бы происхождение выпало получше, твой дедушка меньше бы воровал.
– Вот видите – и от дворянского сословия есть польза.
– Ты, похоже, думаешь, что ты в безопасности, – заметил человек. – Но это не так. Думай получше.
– Я не понимаю, почему вы вообще так обеспокоены моим увлечением. Вы можете быть уверены – я верно служу императору и желаю стране только хорошего. Я не знаю, на какое общество вы работали, – слышал только про Сакуру и Подземных Котов. Но и вашему обществу, на кого бы вы ни работали, я ничего плохого не желал. Я ничего не знаю сверх школьной программы – ну разве что разбираюсь малость в каллиграфии и французской литературе. Так что если вы хотите допросить меня, а потом убить – убивайте сразу.
– Никто пока не собирается тебя убивать, – спокойно произнёс человек с карандашом. – Мы просто не можем оставлять без внимания твои способности.
– Но это же не способности, а просто умения, – Кимитакэ почти рассмеялся. – Они не врождённые, им просто обучаешься. Любой, у кого есть глаза и не трясутся руки, может им научиться, если хорошенько постарается. И я не у дедушки этому научился. От него я только узнал, что это вот существует. Всё – сам, по книгам и выпискам, которые удалось отыскать. Я не могу вам даже мои заметки показать – отец всё выбросил, к сожалению. И это всё – без отрыва от учёбы. Любой может повторить мой путь и чем-то научиться. Я не решаюсь даже подумать, чего наша достигнет страна, если открыть академию, где этому будут учить специально…
– Вот и не решайся. А если всё же решишься – подумай ещё на ход вперёд. Как при игре в го – надо не ловить камни противника, как пытаются дети, а оценивать общую позицию. Допустим, сделают такую академию. А что будет, если про эту академию узнают наши враги и, разгадав наши замыслы, построят у себя десять таких академий. А где десять – там и двадцать, где двадцать – там будет и сто! У них намного больше людей и земли, они могут швырнуть в это предприятие все доступные ресурсы. Они же великие мастера стратегии истощения, ленивым китайцам до них далеко. Почему у них случаются отдельные успехи на море? Наши моряки – лучше, наши лётчики во всём превосходят американских. Но американцы строят линкоры быстрее, чем мы успеваем их топить! Так что – ну уж нет! Пусть магия лежит, где лежала, неподалёку от каллиграфии. Пусть ею увлекаются старики, которым ничего уже не нужно, и городские сумасшедшие, которые ничем не смогут воспользоваться.