Под музыку русского слова

Харламова Ольга

Сразу вслед за мировой катастрофой на Россию обрушивается «революционное цунами». В числе многих других, не принявших и не переживших на месте этой стихии, Георгий Иванов покидает Родину.

…И вот я принесен теченьем В парижский пригород, сюда, Где мальчик огород копает, Гудят протяжно провода И робко первая звезда Сквозь светлый сумрак проступает.

Эмиграция. Неожиданный скорый переход из одного мира в другой. Даже младенцу, появляющемуся на свет естественным путем, «скорые роды» могут принести непоправимый урон. Что же говорить о взрослой, вполне сложившейся творческой личности? Как быть, если тело продолжает жить, голова — мыслить, а все, что связано

с сердцем и душой, осталось далеко за морем.

Балтийское море дымилось И словно рвалось на закат. Балтийское солнце садилось За синий и дальний Кронштадт. И так широко освещало Тревожное море в дыму, Как будто еще обещало Какое-то счастье ему.

* * *

Россия счастие. Россия свет. А может быть, России вовсе нет. И над Невой закат не догорал, И Пушкин на снегу не умирал, И нет ни Петербурга, ни Кремля — Одни снега, снега, поля, поля…

* * *

Как вы когда-то разборчивы были, О, дорогие мои! Водки не пили — ее не любили, Предпочитали Нюи… Стал нашим хлебом цианистый калий, Нашей водой — сулема. Что ж — притерпелись и попривыкали, Не посходили с ума. Даже напротив — в бессмысленно злобном Мире — противимся злу: Ласково кружимся в вальсе загробном На эмигрантском балу.

* * *

Не спится мне. Зажечь свечу? Да только спичек нет. Весь мир молчит. И я молчу. Смотрю на лунный свет…

О чем думает поэт-эмигрант Георгий Иванов? Как и все люди, о многом, о разном и, возможно, о той поре, которая безвозвратно ушла в прошлое.

Опять на площади Дворцовой Блестит колонна серебром. На гулкой мостовой торцовой Морозный иней лег ковром. Несутся сани за санями, От лошадей клубится пар, Под торопливыми шагами Звенит намерзший тротуар. Беспечный смех… Живые лица… Костров веселые огни… Прекрасна Невская столица В такие солнечные дни. Идешь и полной грудью дышишь, Спускаешься к Неве на лед И ветра над собою слышишь Широкий солнечный полет. И сердце радостью трепещет, И жизнь по-новому светла, А в бледном небе ясно блещет Адмиралтейская игла.

Быть может, поэт размышляет об искусстве, о своем месте в поэзии:

В тишине вздохнула жаба, Из калитки вышла баба В ситцевом платке. Сердце бьется слабо, слабо, Будто вдалеке. В светлом небе пусто, пусто, Как вареная капуста Катится луна, И бессмысленность искусства Вся, насквозь, видна.

* * *

А что такое вдохновенье? Так, неожиданно, слегка Сияющее дуновенье Божественного

ветерка…

* * *

Как обидно — чудным даром, Божьим даром обладать, Зная, что растратишь даром Золотую благодать. И не только зря растратишь, Жемчуг свиньям раздаря, Но еще к нему доплатишь Жизнь, погубленную зря. И вновь возвращается он к действительности: Ничего не вернуть. И зачем возвращать? Разучились любить, разучились прощать, Забывать никогда не научимся… Спит спокойно и сладко чужая страна. Море ровно шумит. Наступает весна В этом мире, в котором мы мучимся.

* * *

Ликование вечной блаженной весны, Упоительные соловьиные трели И магический блеск средиземной луны Головокружительно мне надоели. Даже больше того, и совсем я не здесь, Не на юге, а в северной царской столице. Там остался я жить, настоящий, я весь, Эмигрантская быль мне всего только снится — И Берлин, и Париж, и постылая Ницца. …Зимний день. Петербург. С Гумилевым вдвоем Вдоль замерзшей Невы, как по берегу Леты, Мы спокойно, классически просто идем, Как попарно когда-то ходили поэты.

* * *

Теперь бы чуточку беспечности, Взглянуть на Павловск из окна. А рассуждения о вечности… Да и кому она нужна?

* * *

Что-то сбудется, что-то не сбудется… Перемелется все, позабудется… Но останется эта вот, рыжая У заборной калитки трава. …Если плещется где-то Нева, Если к вам долетают слова — Это вам говорю из Парижа я То, что сам понимаю едва.

* * *

Здесь в лесах даже розы цветут, Даже пальмы растут, вот умора! Но как странно — во Франции тут Я нигде не встречал мухомора. Может быть, просто климат не тот, Мало сосен, березок, болотца… Ну а может быть, он не растет, Потому что ему не растется? С той поры, с той далекой поры — …Чахлый ельник, Балтийское море, Тишина, пустота, комары, Чья-то кровь на кривом мухоморе…

Это постоянная боль — оторванность от своих корней. Даже Вторая мировая война не изменила настроения Георгия Иванова в отношении страны, покинутой им добровольно когда-то, но там продолжают жить и говорить на родном языке бывшие его соотечественники.

Нет в России даже дорогих могил, Может быть, и были — только я забыл. Нету Петербурга, Киева, Москвы — Может быть, и были — да забыл, увы. Ни границ не знаю, ни морей, ни рек, Знаю — там остался русский человек. Русский он по сердцу, русский по уму, Если я с ним встречусь, я его пойму Сразу, с полуслова… И тогда начну Различать в тумане и его страну.