Под музыку русского слова
Шрифт:
Любовь — как мечта — раствориться в пространстве собственного вымысла и влиться в пространство гармонии со всем сущим.
О землю грянуться — и перелетной птицей мне шею вытянуть, и выпростать крыла, и с лебединой стаей устремиться в края, где не в сезон — сезон тепла. Я на земле стою двумя ногами и, запрокинув голову, смотрю на стаю лебедей под облаками, плывущую на юг по октябрю…Женщина стоит на крыльце своего дома, смотрит на цветы палисадника, на яблони в саду — и любит всю Землю. На этой территории есть место для двоих.
Не во сне, а наяву вон из городского плена, босиком ступить в траву, окропитьКак видится любовь из космоса? Быть может, любовь сама — некая космическая субстанция? Как она приходит на землю? Есть ли школа любви?
Если и есть, то у каждого своя собственная. Безудержной страсти нельзя научиться. Он женщину встретил: со взглядом волчицы, с неслышною поступью твари лесной, с подпалиной рыжей в прическе копной. Глаза, чуть раскосые, свойство имели присущее зверю, — они зеленели от страсти, и в полную фазу луны зелеными искрами были полны. Он пил этот яд и не чаял напиться, все глубже в глаза погружаясь волчицы. А что же сама «волчица»? Хорошо с тобой мне быть женщиной бульварной, по тебе с ума сходить от любви угарной. Обнял — голая земля для меня перина, и как есть вся жизнь моя — разлюли-малина! Поцелуй твой прян и пьян, жарок, сладок, долог. Чист предутренний туман, густ, и чем не полог? Третий лишний нам — фонарь в прелести бульварной. Пламя — я, и Божья тварь по природе тварной.Достижения пришельцев впечатляют, но у тех, кто живет на Земле, свои измерения, и, может, кто-то из чужаков рад был бы услышать в свой адрес:
Там, в твоем далеке, знал бы ты, как мне люб! Влага только тебе моих глаз, моих губ, зачерпнуть и испить — вот всего и трудов, вот тебе и мотив моих строф.Означает ли это, что на мужчину не распространяются земные законы? В таком случае он сам для женщины пришелец, инопланетянин.
Пусть сердце твое нежное узнает: живуча и коварна, как змея, любовь. Так пусть течет и обжигает совсем тебе чужая, кровь моя!Можно ли из космоса, где скорости космические, понять нескоростное дыхание поэзии?
Середина осени — октябрь. Незаметно лето пролетело. Впереди снега: ноябрь, декабрь, Новый год — хорошенькое дело! Хорошо за городской чертой мне бродить по тропам листопада, слушатьЗемной круговорот! Смена настроений, чувств, смена времен года, поколений наконец… И только любовь неизменна. Территория любви — это та территория, куда не может проникнуть никто, кроме самих любящих. Территория любви — заповедная зона, неподвластная силам извне, и любовь — невидимая граница, оберегающая Землю от уничтожения.
Есть хочу зеленый лук охапками — это значит, что весна идет! Со своими новыми порядками Явится из пены талых вод. Тетиву натягивая медленно, открывая свой победный тур, прямо в сердце, сердце мое бедное, голенький нацелился Амур. С кем-то под руку пойду бульварами целоваться среди бела дня, жить примусь согласно новым правилам, пусть весна в ответе за меня! И пускай насущными проблемами заниматься станет недосуг. И цветущий луг, и лук со стрелами уготовил мне зеленый лук!Женщина, рожденная на планете Земля, передает «инопланетянам» свое поэтическое послание.
Потому, что я не ангел
и не ангел во плоти, я — огонь! Возможно ль, пламя мне без воздуха блюсти? Потому, что я — земная вся до кончиков ногтей. Потому, что жизнь — такая штука пламенных страстей.Вместо послесловия
Книга Ольги Харламовой — хорошее чтение для любителей отечественной истории и словесности. Перед нами специфический жанр. Харламова предлагает нам эссекомпиляции, посвященные таким фигурам, как графиня Евдокия Ростопчина, Николай Павлов, Семен Надсон, Георгий Иванов, а также легендарной усадьбе Вороново. Жанр вдумчивого чтения классики, глубинного постижения авторских языков и необычных судеб — не нов. Среди его высших образцов вспоминаются такие разные книги как «Пушкин в жизни» Вересаева или пушкинские и гоголевские штудии Синявского; есть и более новые образцы. Но и на этом фоне книга Харламовой не теряется; легкость письма, вдумчивое чтение старинных стихов, писем, мемуаров, фактически, создание нового текста из подбора цитат и фактов — это, безусловно, удачный труд. Завершается книга нетривиальной подачей автором собственной поэзии.
Эта книга решительно не поддается жанровой классификации. Трудно даже сказать, чего в ней больше — поэзии или публицистики. Это яркий коллаж из трепетных нежных чувств и строгих исторических фактов. Ольга Харламова так тщательно подбирает цитаты из произведений прошлых веков, архивных документов, чужих воспоминаний, что они становятся такими же личными, как и ее собственные тексты. Она подает Факты истории русской словесности как свои сокровенные переживания. Чужое не отделимо от своего…
Да, и не чужое оно вовсе! Ведь индивидуальная биография поэта, живущего «под музыку русского слова», неотделима от всей истории культуры.
И вот прогулка по усадьбе Вороново превращается экскурсом в давнюю историю. Из отрывков стихов и воспоминаний, без единой «склейки» возникает объемный и предельно личностный портрет графини Ростопчиной. А вслед за ней — забытого писателя Николая Павлова, Семена Надсона, Георгия Иванова. Яркой кодой завершает книгу самый авторский из всех текстов — «Территория любви Ольги Харламовой». Это уже путешествие в мир самой писательницы, в мир ее поэтических чувств, звучащих в унисон со всей русской словесной культурой.