Под музыку Вивальди

Величанский Александр

2

Арлекин, в графине пусто. Киснет кислая капуста. И давно доел пирог этот выродок Пьеро. В кружках сохнет пепел, пена. И с похмелья Коломбина после давешней возни истерична, черт возьми. Коломбина спит босая (к ней пристроился поэт). Снится ей сажень косая и какой-нибудь обед. Снятся руки, снятся ноги, заключения врача. И лежит Пьеро убогий у роскошного плеча.

3

Коломбина,

видишь сон? — двух обличий унисон: горечь глаз, горячка рук и стыда порочный круг. «Ты прекрасна, Коломбина: хризантема, георгина или лучше – василек…» Руки вздев и выгнув спину, гаснет свечки фитилек — остается злобный стон. Коломбина, видишь сон? — вот по грудь ты входишь в речку, вот вода покрыла плечи, кто-то машет рукавом, и внезапно – никого: не приемлет больше вин потускневший Арлекин, не толкается в нутро неродившийся Пьеро. Возле берега записка проплывает близко-близко. По песку бегут следы: Коломбина, это – ты.

Выходцы

Перебив зеркала, в том священнейшем осатаненьи, когда сажа бела, начинают они свое жадное пенье, и всплывают из каверзных вод их слепые тела. И звучит: «Приходи на условленный угол с витриной! Ревновать прекрати — порываю я с той паутиной!..» И, ослепнув, пруды покрываются жадною тиной, и звучит голосок сквозь бесценных мгновений песок: «Из бездонных зеркал мы не зря, мы не зря ускользнули в этот летний провал, где лиловые тени в июле. Позабудем себя — что отрадней такого забвенья…» Но осколки слепят, вновь слепят их до дна на мгновенье.

«Безумен утверждавший…»

«He is stark mad who ewer saith

That he been in love an hour».

D. Donne [3]

Безумен утверждавший, что он хоть миг любил. Таким безумцем ставши, он лишь любимым был: твоей любовью жил он, владел твоей тоской… А ты – ты не твердила бессмыслицы такой.

3

Эпиграф достаточно точно переведен в первых двух строках стихотворения.

«Безоглядна мысли гладь…»

Безоглядна мысли гладь (только боль владеет далью). Вера это – ожиданье: что ж без веры ожидать? Покидая свой подвал (сумрак, запах керосина), слепо погляди на синий неба летнего провал.

ВО СПАСЕНИЕ

1971–1972

1. ВО СПАСЕНИЕ

«Пусть останутся в минувшем…»

Пусть останутся в минувшем, когда дни покинут нас, те слова, что наши души прошептали в первый раз. Если всё на свете – тайна, всё чудовищно случайно — пусть вовеки не подслушать нашей

тайны никому.

«А ты, мой ангел во плоти…»

А ты, мой ангел во плоти, еще за то меня прости, что я тебя – земную — небесной именую. Нельзя ж пред женщиною ведь безжалостно благоговеть, а ангелов тревожных жалеть никак не можно. Я не приду к тебе домой — душа твоя и так со мной: таит проникновенье такое отдаленье. А если не простишь, пойму, что ты осталась в том дому у окружной дороги, где зимы-недотроги.

«Вдали от милых дней…»

Вдали от милых дней печаль всего родней, раз лжет уже воспоминанье, и сердце ошибается в биеньи — вдали от милых дней лишь счастие видней, и, может быть, печаль о нем случайно является забытою печалью.

«Уже давно я продал эту книгу…»

Уже давно я продал эту книгу, где говорилось о любви прекрасной, что равносильна вечности и мигу, и счастью чистому, и лжи, и муке крестной. Теперь продать мне нечего, а надо б. И вспомнил я старинного поэта, и все, что им таинственно воспето слепой любви в укор или в награду.

«Я женщину эту люблю, как всегда…»

Я женщину эту люблю, как всегда. Она же, как прежде, как встарь, молода, хоть смотрит больнее, хоть помнит о том, что я ей шептал зацелованным ртом. Я женщину эту люблю, как всегда, хоть вторник сегодня, а завтра – среда, хоть спали до света – да снова темно, хоть, может быть, нет нас на свете давно.

«Совесть моя тесная…»

Совесть моя тесная, вовсе на краю вот какую песенку я тебе спою: «Ходики да печка. Чайника шумок. Вот бы где навечно я остаться смог. Хороши сторожка, бестолковый пес, и забор заброшенный бузиной зарос. Даже святотатцу в глубине стыда хочется остаться где-то навсегда — кем угодно – сбоку от больших дорог — сторожем, собакой, колыханьем дров.

«Ну как тебя благодарить мне…»

Ну как тебя благодарить мне в каком борении и ритме, ну как тебя благодарить мне и как любить еще больней? Среди бессонницы, рыданья не мне нашла ты оправданье, лишь счастья нашего наитье оправдано душой твоей.

2. ПРИ ДАЛЕКОМ КОЛОКОЛЬНОМ ЗВОНЕ

«Тоньше, тоньше жизнь с годами…»

Тоньше, тоньше жизнь с годами, тоньше посвиста птенца. Что не ждали, не гадали — все свершилось до конца. И когда необходимо стану я пред грозный суд, все посмотрят сквозь и мимо — не осудят, не спасут.