Под нами Берлин
Шрифт:
Концерт окончен. Через минуту Афанасий подошел ко мне и попросил, чтобы я назначил его ведущим всей группы.
— Надо же мне учиться, как командовать в бою. В случае чего — подскажешь.
Человек только начал воевать. Можно ли ему позволить вести в бой опытных летчиков? Он может всех нас поставить под удар, и никакая подсказка не поможет. Нет уж, бой — не учебная игра.
— Еще рано. Пойдешь со мной ведомым.
— Но я же стажируюсь на должности командира полка? — Стажер явно недоволен моим решением.
Перед вылетом бессмысленная размолвка раздражает. Желая прекратить этот разговор, не
— Выбирай одно: или полетишь со мной в паре, или… оставайся на земле.
Стажер понял, что разговор окончен, и, видимо опасаясь остаться на аэродроме, поспешил примириться:
— Конечно, полечу с тобой.
Пришли летчики из другой эскадрильи, и командир пары доложил:
— Лейтенант Сирадзе со своим ведомым прибыл в ваше распоряжение. Ни в голосе, ни на лице я не уловил ни тени волнения. Что это значит? Не живет ли он все еще своей песней? Я внимательно смотрю на летчика. Парень как парень, типичный грузин. В нем нет ничего броского. Спокойный взгляд и неторопливость в движениях придают ему некоторую вялость, а задумчивый с легкой печалью взгляд — нерешительность. Внешний вид ничего не сулил хорошего, Я на минуту задумался.
Сирадзе не раз летал со мной, но все время ведомым. Дрался с умом и смело, но сам со своими успехами не лез на глаза другим. И бить может, поэтому я к нему раньше так внимательно н присматривался. Сейчас же он пойдет командиром пары. Справится ли?
Ему уже двадцать пять лет. Летать начал еще задолго до войны в Кутаисском аэроклубе. В сорок первом окончил военную Сталинградскую школу пилотов, но на фронт его не послали, а оставили в тылу: уж очень подходящий человек для художественной самодеятельности. Он не только отлично играл на фандыре и пел, но и горазд был на грузинские танцы. Два года был тыловым летчиком, как он сам себя называл, и тыловым артистом. Безропотно ждал, что придет очередь и его пошлют воевать. Но время шло, а начальство и не собиралось посылать его а фронт. Сирадзе не выдержал тыловой работы и взбунтовался, заявив: «Меня страна учила не на артиста, а на военного летчика. Скоро фашисты будут разбита, и меня спросят, что я делал в войну?.. Нет, больше петь и танцевать не буду. Мое место на фронте».
Опасаясь, что и в боевой полку его вовлекут в художественную самодеятельность и это помешает воевать, он долго не проявлял свои артистические наклонности. И только недавно, когда крепко врос в боевую жизнь, раскрылся.
Сирадзе уже сбил семь самолетов. За семь месяцев фронтовой жизни ему немало пришлось побывать в разных переплетах. Он познал гнетущую тяжесть опасности и радость победы. Такие равнодушными в бой не ходят. Спросить о самочувствии? Не время: внесешь в душу парня сомнение. Впоминаю недавний случай.
Саша Сирадзе и Иван Тимошенко, израсходовав все боеприпасы в бою, возвращались домой. Истребители противника только что нанесли удар по нашему аэродрому, выведя его из строя. Летчики не могли сесть и пошли к соседям. На пути их неожиданно атаковали два Фокке-Вульфа-190: Тимошенко из-за неисправности машины не мог драться и сел. Сирадзе один принял бой. Защищаясь, он ловко крутился. Но фашисты поняли, что у него не стреляет оружие, обнаглели и, призывно размахивая крыльями, начали гнать его с собой на запад. Один «фоккер»
Напоминаю Сирадзе про тот бой:
— Стрелять по-охотничьи, как в тот раз: выстрел — и добыча в сумке.
— Есть! — все так же спокойно и даже чуть робко ответил он. И тут только я уловил в голосе и заметил в глазах приглушенное волнение. Вон в чем дело — человек умеет владеть собой. Действительно, артист. Артист и на земле и в воздухе в хорошем смысле этого слова.
При подходе к Бучачу запросил воздушную обстановку у командного наземного пункта.
— У нас спокойно, — ответили мне четко и ясно. — Идите на юг в район Коломыя. — И тут же почти такой же голос: — У нас спокойно. Как меня слышите?
Позывные у обоих корреспондентов одинаковые. Наученный горьким опытом под Черновцами, я понял, что первый голос чужой. Ошибки делают нас мудрей, и я, без всякого запроса пароля, передал:
— Гад паршивый, пошел ты… и там замолчи, — а свой наземный командный пункт предупредил о работе фашистской радиостанции.
— А нам не слышно, — ответила мне наша Земля. — Будьте внимательны!
— Вас понял, — ответил я. — Видите нас?
— Видим. Пока летайте в этом районе.
Боевой порядок мы построили из двух групп. Сирадзе с напарником выше нашей четверки на два километра: ему свобода действий против вражеских, истребителей. Правда, при таком большом разрыве по вертикали верхней паре не приходится рассчитывать на быструю помощь от нас, зато ей в трудный для себя момент легко нырнуть под наши крылышки.
Ждем противника десять, пятнадцать, двадцать минут… Небо по-прежнему пустое, тревожное. Каждое пятнышко, каждый всплеск света на земле и в воздухе, каждое слово товарищей по радио настораживают. Все тело, глаза, мысли от напряжения словно перегрелись.
Фашистская радиостанция молчит. Видимо, она предупредила о нашем появлении свое авиационное командование, и оно, пока мы здесь, может воздержаться от посылки авиации.
Снова гляжу на часы. Над полем боя мы уже находимся тридцать одну минугу. Осталось еще немного. Потерпим. Летать на таком взводе мучительно тяжело. Наконец, с запада, из густой синевы, выскочили четыре «фоккера». Они, видимо, наводились с земли радиолокационной станцией: уж очень точно нацелились на нас. По походке видно — асы. Но мы их ждали, ждали очень долго и волновались, поэтому встретили очень дружно и «гостеприимно», и не пожалев ничего, чем только располагали.
Фашисты, очевидно, не ожидали такого повышенного к себе внимания и, пользуясь заранее запасенной скоростью, метнулись к солнцу. И прямо в объятия Сирадзе. Это пришлось им не по вкусу, и они шарахнулись вниз, снова к нам. От такой «игры» противник, потеряв один самолет, бросился на восток. Мы, конечно, за ним, но…
Странно. Почему на восток, в глубь нашей территории? Растерялись? Навряд ли. Не хотят ли они, подставляя себя под удар, увлекли нас за собой, чтобы дать без помех отбомбиться своим бомбардировщикам?