Под прикрытием
Шрифт:
Петр Аркадьевич Столыпин, монархист и государственный деятель, министр дел внутренних и премьер-министр, человек, выживший после нескольких покушений на него, обладал всеми теми качествами, которыми должен обладать русский Император и которых не было у Николая Второго. Этот человек без колебаний приказал открыть огонь из пушек по зданию Государственной думы, утверждая незыблемость монархии в Российской империи и тщетность демократической, а тем более красной, мечты. По его приказу расстреливались демонстрации под красными флагами в «веселом» шестнадцатом году. По его приказу дела красных агитаторов рассматривались судами военного трибунала с десятью минутами на слушанье дела и немедленным приведением приговора в исполнение. Реками пролитой крови этот человек удержал Россию от катастрофы, потому что в катастрофу крови были бы океаны. Ставший фактически несменяемым премьер-министром, он дожил, дотащил Россию до тех дней, когда к власти пришли совсем другие люди.
Без этих двух людей Российской империи не было бы – скорее всего, не было бы вообще.
В тридцатом году, после смерти Николая Второго, на престол взошел – а кому же было еще – его сын, Алексей Второй. Бездетный и больной гемофилией, он не имел своей политики и во всем подражал отцу. И уже тогда, в тридцатом, начали собираться придворные группировки, чтобы в будущем сразиться за остающийся вакантным престол.
Если рассматривать тогдашнюю придворную диспозицию, то основных группировок, борющихся за трон, было три – по количеству претендентов на трон. Первой и самой сильной была группировка князя Михаила. В соответствии с актом о престолонаследии, подписанным еще Павлом Первым, после смерти Николая Второго и – бездетным – Алексея Второго, следующим должен был занимать трон родной брат Николая Второго – Великий князь Михаил. Проблемой было то, что еще два десятилетия назад он женился неравнородным, морганатическим браком на некоей Наталье Шереметьевской-Мамонтовой-Вульферт, красивой, умной и хитрой особе, быстро окрутившей и влюбившей в себя недалекого «Мишеньку». В ее родственниках – по бракам или кровных – были и Шереметьевские – отец был видным московским адвокатом, обладавшим немалым влиянием, и Юсуповы, одна из богатейших фамилий России, и купцы Мамонтовы, разоренные кознями еврейского премьера Витте и испытывающие лютую ненависть к евреям. Много было самых разных связей, много было договоренностей – некоторые тянулись еще с начала века. Но из-за морганатического брака Император Николай Второй своим указом лишил брата прав на престолонаследие. И в то же время – брат с этим лишением никогда не соглашался, а после начала войны был допущен в Россию, отправился на фронт, командовал «Дикой дивизией», сражался и с французами, и с британцами, участвовал в заключительном этапе Восточного похода. Во многом его претензии на престол поддерживала армия.
Второй группировкой были следующие по закону о престолонаследии – Владимировичи. Их право шло еще от Императора Александра Третьего – великий князь Владимир Александрович был родным братом Императора Александра Третьего. Претендентов в этом роду было трое, а мотором всего заговора была жена великого князя Владимира, княгиня Мария Павловна, безмерно хитрая и честолюбивая особа. Претендентом на престол они выставляли Бориса, человека распутного и безалаберного, поддающегося влиянию. Выставить старшего – Кирилла – они не могли, так как он тоже был лишен Императором Николаем Вторым права на престолонаследие за то, что разбил брак великого герцога Эрнста, родного брата императрицы Александры Федоровны, и женился кровосмесительным браком.
Третьей и последней группировкой были Николаевичи – «сборная» из всех тех, кто не попал в другие группировки. Они поддерживали престарелого Николая Николаевича-младшего, еще одного дядю Николая Второго, человека грубого и злобного, к тому же и пьющего. Просто удивительно, как он не скончался от цирроза печени к означенному времени, но факт оставался фактом – он был еще жив и весьма активно интриговал, опираясь на преданных лично ему людей в армии и кое-какие купеческие круги. Николай Николаевич представлялся им временным и управляемым кандидатом – долго при его образе жизни он все равно бы не протянул. Ну а потом… можно будет найти и другого претендента, так сказать, устроить второй раунд.
Дочерей Николая – а их было четверо – не поддерживал почти никто. «Гессенская муха», императрица Александра Федоровна, занесла в Россию, в романовскую кровь страшную болезнь, гемофилию – болезнь, передающуюся только по женской линии, но проявляющуюся только у мужчин. Повторения того, что произошло с Алексеем Вторым – чехарды на троне, никто не хотел.
Развязка пришла неожиданно. Все дело было в том, что Наталья Шереметьевская и великая княгиня Мария Павловна были не только единомышленницами и подругами. Их сплотили интриги еще против двора Николая Второго, ненависть к его жене, императрице Александре Федоровне, насмешки по поводу здоровья Алексея, будущего Алексея Второго. И с той, и с другой стороны понимали, что страна не в такой ситуации, чтобы затевать драку за престол. Британия жаждала реванша, на Ближнем Востоке вовсю полыхала террористическая война, на усмирение посылались все новые и новые подразделения, в Мексике орудовал Бронштейн-Троцкий, рассылая оттуда исполненные ядом книги и прокламации, в Северо-Американских Соединенных Штатах обвально рухнул фондовый рынок… Да и престарелый, но не потерявший своей силы премьер предупредил, что решение должно быть принято исключительно мирным путем.
Такое решение и приняли.
Вообще, если правильно называть титул Самодержца Всероссийского, то звучит он следующим образом: «Божьей поспешествующей милостью, Император и Самодержец Всероссийский, Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсонеса Таврического, Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский, Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский, Курляндский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Карельский, Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и Великий Князь Новагорода низовския земл’и, Черниговский, Рязанский, Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя стран’ы Повелитель; и Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския земл’и и области Арменския; Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель, Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голштейнский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и прочая». То есть тот, кто занимал российский престол, занимал не только его – он занимал множество других престолов, которые в те или иные годы покорились Российской Короне. Из всего этого множества титулов какие-то не значили уже почти ничего, какие-то – значили довольно много. Вот на этом основании и достигли соглашения две самые сильные противоборствующие группировки. Партия царя Михаила, как самая сильная, получала главный приз – российский престол. А вторая по значению партия получала для Бориса титул Царя Польского. Скорее всего – Мария Павловна полагала, что это лишь передышка в борьбе за главный приз – Михаил в войне был дважды ранен и особым здоровьем не отличался. Так и получилось – Михаил правил всего три года. Но сама Мария Павловна умерла еще раньше, и при весьма странных обстоятельствах. Михаил умер, но после его смерти Владимировичи уже не стали по неизвестным причинам претендовать на российский престол. На него взошел тогда еще несовершеннолетний Александр, который впоследствии станет Александром IV Великим, с регентшей – его матерью Натальей.
Трон же Царя Польского так и оставался – по неофициальной и нигде не писанной традиции – за потомками Бориса – сейчас это был Константин Николаевич, уже четвертый по счету его потомок. Царство Польское, хотя и входило в состав России, хотя Варшава и была признана одним из столичных городов – все равно Польша от России отличалась. Что было – то было…
Что же касается организации «Ожел Бялы», то она была создана примерно двадцать лет назад, в противовес утрачивающим силу «Народным силам збройным» и только зарождающейся в Лондоне «Делегатуре Варшавской». В русском министерстве внутренних дел работали умные люди, не менее умные, чем в Тэвистоке, и они прекрасно понимали одну простую вещь: если заткнуть на кипящем чайнике все щели – он рано или поздно взорвется. Просто потому, что таковы законы физики, не взорваться он не может. А если приделать к нему носик и стравливать пар – никакого взрыва не будет, пар уйдет в свисток.
Хоть царство Польское и входило в состав Российской империи не первую сотню лет, по-настоящему территорией России оно так и не стало. В Польше никогда не переводился истинно польский, бунтарский дух, без этого самого духа поляки просто не были бы поляками. Право на рокош [100] для любого поляка было священно. Это самое право было у поляков во времена независимости, когда одного-единственного голоса хватало, чтобы распустить Сейм, это право жило при Наполеоне Бонапарте, который так и не придумал, что же ему делать с такими бунтарски настроенными подданными. Это право сохранилось и сейчас – ни полиция, ни кровавое подавление восстаний ничего не могли с ним поделать.
100
Мятеж.
Вот для того, чтобы эти бунтарские настроения и выходили в виде свистка, а не взрыва, и придумали «Ожел Бялы». Тайное общество, ставящее своей задачей добиться отделения царства Польского от Российской империи и восстановления независимости, неподлеглости Польши. Члены этого общества были разделены на роты и бригады, они собирались вместе, играли в военизированные игры, выезжали на природу и стреляли по пивным банкам, произносили бунтарские и вольнодумные речи, хулиганили, порой даже сильно – и при этом данная организация находилась полностью под контролем полиции, потому что ее агентами и была создана. Рядовых членов кормили байками о том, что для восстания еще не время, направляли их энергию на борьбу с другими такими же обществами – той же «Делегатурой Варшавской». Тех, кто становился действительно опасным и готов был перейти от слов к делу… просто незаметно «изымали из обращения». Вот и все. Но чем больше Цакая занимался Польшей, тем больше он приходил к убеждению, что не все там так гладко и контролируемо, как это показывалось в официальных отчетах на Высочайшее имя…
Многие ниточки, тянувшиеся от гибели – верней, убийства, теперь Цакая был в этом абсолютно убежден – Гирмана, обрывались на территории Польши. Польского края. В Польше начинал его старый друг Мечислав Генрихович Котовский. Рядом с Польшей родился и сам Гирман – он происходил из одного местечка оседлости, в районе Гродно, причем его отец был из Польши, просто они перебрались в Гродно незадолго до рождения Бориса. Но Польшей заниматься пока было не время – верней, заниматься ею было самое время, но основная битва – незримая, тайная – должна была произойти здесь, на сумрачных берегах Невы. Одним из качеств Цакаи, позволившим ему добиться такого положения и приобрести такой уровень профессионализма, была терпеливость. Он ждал не месяцы – годы – и наконец дождался. Дождался, что тот, кто имел самое непосредственное отношение – не мог не иметь! – к смерти Гирмана, он же, скорее всего, британский крот, проникший на самые вершины власти, проявит себя. Расставив сети, Цакая ждал, ничем не выдавая своего нетерпения, не позволяя себе ни единого лишнего движения, ни единого слова – и дождался. Не мог не дождаться – потому что хозяевам крота нужна информация и, рано или поздно, они решат снова задействовать его. Котовский попытался на основании имеющихся у него обрывочных сведений получить новые, сложить мозаику в картину – и попался на крючок. Попался…