Под прикрытием
Шрифт:
– У меня есть затворная группа под 338 Уитерби. Не заводская, а бенчрестовская [94] , от Панда. Новая. Устроит?
Бухгалтер кивнул, отметив про себя, что с этим калибром он никогда не работал – надо будет попрактиковаться и выучить наизусть баллистические таблицы.
– Ствол… Шиллен, заготовка есть. Только обработать как следует.
– С отпуском? [95]
– Обязательно.
– Спусковой механизм?
– Джевелл. Тоже бенчрестовский, с регулировкой. Можно было бы Тимни, но у меня сейчас таких нет. В целом, я это вижу… Такой вопрос – сколько выстрелов потребуется сделать?
94
Бенчрест –
95
При механической обработке ствола в стали скапливаются внутренние напряжения, это плохо влияет на кучность. Отпуск – это предфинальная стадия обработки, когда ствол в течение трех дней сначала медленно нагревают до +18°, потом охлаждают до –18°. В результате внутренние напряжения снимаются, и кучность вырастает на 20–25 %.
– Один, – Бухгалтер ни секунды не колебался, – только один, не больше.
– Тогда винтовка будет выглядеть, как та же «RAI-500», только под другой калибр. Затвор для перезарядки вынимается из ствольной коробки, патрон крепится вручную на зеркале затвора, после чего затвор с патроном вставляется обратно в ствольную коробку. Ствол консольно вывешенный, ничего не касается. Под ним – упор под руку, там же можно будет при необходимости поставить сошки. Приклад точь-в-точь как на «RAI-500», разборный, на кучность он не повлияет. Прицел сажаем на саму ствольную коробку. Устроит?
Бухгалтер кивнул. Получилось примерно то же, о чем он думал, пока паром шел по неспокойным холодным водам Северного моря.
– Тогда… Тридцать тысяч фунтов стерлингов устроит?
Цена была безбожной, за эту цену можно было купить очень хороший автомобиль, но Бухгалтер, не задумываясь, согласился.
– Деньги, как в прошлый раз?
Моргейт утвердительно кивнул.
– Тогда мне нужно съездить в город. У меня тут в окрестностях машина.
– Хорошо. И еще…
– Да?
– Если хотите, чтобы ваш заказ был выполнен как можно быстрее, можете вернуться и помочь мне. Надеюсь, сэр, вы не против простой пастушьей пищи и моего общества?
Бухгалтер улыбнулся.
– Ничуть…
Картинки из прошлого
В любом городе, особенно в столичном, и тем более в столице огромной империи, есть нечто такое, что является душой этого города. Это и нечто неосязаемое – праздники, традиции, возможно, даже погода, и осязаемое – здания, памятники. Берлин всегда ассоциировался с Рейхстагом и Унтер-ден-Линден, Лондон – с Биг-Бэном и Таймс-Сквер. В САСШ и Российской империи, если бы кто-то задался целью отыскать их архитектурный символ, оказалось бы, что он находится не в столице. В Северо-Американских Соединенных Штатах это стоящая на страже нью-йоркской гавани статуя Свободы, а в Российской империи – безусловно, величественный Московский Кремль и рядом с ним изумительный собор Василия Блаженного. Санкт-Петербург же, несмотря на то что был столицей, выделяющейся среди остальных архитектурной доминанты не имел. Санкт-Петербург – это и Стрелка Васильевского острова, и Зимний дворец, и Смольный институт благородных девиц, и Медный Всадник, и мосты, и, конечно же, здание Императорского яхт-клуба на Большой Морской. Императорский яхт-клуб был местом средоточия элиты Российского государства. Туда очень сложно было вступить, потому что членов принимали путем всеобщего голосования членов клуба, и один черный шар уничтожал двадцать белых. С детства записывали в этот клуб только
Темно-синий «Даймлер» подрулил к клубу уже под вечер. Припарковался он, естественно, не на закрытой стоянке членов клуба, а на улице, среди других машин. Моложаво выглядящий господин в черном блестящем плаще – дождь все-таки пошел, помахивая длинным зонтом-тростью, прошел прямо к дверям, стукнул медным, позеленевшим от времени молотком. Открывшему дверь швейцару показал визитную карточку члена клуба, с которым у него была назначена здесь встреча. Если бы он показал не карточку, а, допустим, свое служебное удостоверение – его бы, пожалуй, тоже пропустили бы и даже обслужили в ресторане – зато потом бы на него показывали пальцем, как на пример самых дурных манер, какие только можно себе представить.
– На втором этаже. Пятый кабинет слева… – шепнул швейцар на ухо гостю, принимая у него плащ. Он уже привык к тому, что к одному из членов клуба, Кахе Несторовичу Цакае, постоянно ходят люди, и эти люди нуждаются во встрече «тет-а-тет», поэтому Цакая принимает их в закрытом кабинете, без окон и с журчащим, заглушающим тихий разговор фонтаном. Хоть Цакая и был теперь в отставке, но люди к нему ходили, и он их принимал – их даже стало больше, потому что раньше некоторые встречи, надо полагать, проходили в здании Министерства внутренних дел. Уставом клуба возможность развертывать разведывательную работу на базе клуба не предусматривалась, но и претензий Кахе Несторовичу никто не предъявлял. Во-первых, потому что опасались, во-вторых, потому что эти встречи другим членам клуба не мешали. Те, кто приходил к Цакае, вели себя тихо, пристойно и вообще старались не привлекать внимания…
Когда Ковач, конечно же, постучавшись, заглянул в кабинет, Каха Несторович Цакая, стоя у противоположной стены, внимательно рассматривал модель парусника, заключенную в большую, старинного вида бутылку. Услышав вошедшего, он, не оборачиваясь, показал рукой на кресло…
– Всегда удивлялся, – произнес он, разговаривая будто бы сам с собой, – как мастера умудряются запихнуть такую красоту в бутылку?
– Мне показывали. В самых сложных случаях корабль собирается прямо там с помощью пинцетов. Если работа попроще – то отдельно в бутылочное горлышко засовывают корпус корабля, отдельно – мачты и снасти, и потом одно с другим скрепляют.
– Жаль…
– О чем вы? – не понял Ковач.
– Жаль, что вы мне это рассказали, Владимир Дмитриевич. Так вы разрушили тайну. А мир слишком скучен, если в нем нет никаких тайн.
Действительный тайный советник гражданской службы Каха Несторович Цакая с сожалением поставил бутылку с парусником на подставку, вернулся в свое кресло – оно всегда стояло в тени.
– Кто?
– Котовский. – просто ответил Ковач. – Мечислав Генрихович Котовский.
Ковач сидел на свету, пусть и рассеянном, а Цакая – в тени, поэтому Ковач и не заметил, как побледнел действительный тайный советник при произнесенном имени…
– Подробно, – старый разведчик быстро пришел в себя, – что он говорил и как?
– Он сказал, что его служба прихватила на чем-то какого-то чина из британского посольства, имеющего отношение к их резидентуре. По его словам – завербовать не удалось, но компрматериал остался, и кое-что этот чин выложил. В частности – обозначил вектор интересов британской разведки, направленный на компрометацию меня и вас, также назвал операции «Чингисхан» и «Тайфун», но в чем конкретно они заключаются – умолчал. Также…
Ковач замялся.
– Что – также?
– Он поднял дело по убийству Гирмана. Так и сказал – убийству. И недвусмысленно дал понять, что подозревает в нем вас.
– Так и сказал?
– Недвусмысленно намекнул, так будет точнее…
Цакая задумался.
– Что от вас понадобилось Котовскому?
– Он хочет провести проверку. И найти британского крота. Котовский убежден, что у нас на самом верху – крот.
– Крот, значит… Вы оговорили какие-то дальнейшие действия конкретно?